разговоры Садат наверняка подслушивает. Виноградов с этим соглашался, сам 
постоянно исходил из таких предположений и соблюдал в разговорах повышенную 
осторожность. Но, так или иначе, создалась весьма щекотливая ситуация: с одной 
стороны, сам Садат рекомендовал послу поддерживать контакт с друзьями СССР, а с 
другой— эти деятели все в более нелицеприятных выражениях в присутствии посла 
критиковали Садата. А коварный Садат ждал, не расскажет ли ему посол 
чего-нибудь о высказываниях «учеников Насера» в его адрес.
    В общем, Владимир Михайлович, как говорится, попал «под колпак» Садата. 
Дружеские и доверительные разговоры с Садатом были вообще невозможны. Он, 
будучи по натуре интриганом, вел встречи в провокационном ключе, а тут еще 
такая сложная ситуация. Понятно, что наш посол находился в двойственном 
положении, и мы все ему сочувствовали.
     Иногда Садат в разговорах с Виноградовым позволял себе расслабиться и 
поразвлечься примитивной шуткой. Президент, как выяснилось, оказался большим 
любителем русской водки и крабов, а также боржоми и предлагал послу проложить 
из посольства в свою резиденцию в Гизе (это практически в пределах одного 
квартала) «водкопровод» и «боржомипровод», а крабов доставлять ему машиной. 
Посол очень живо рассказывал о сценах поглощения наших отечественных продуктов 
Садатом, когда тот, накурившись гашиша, запивал его водкой, заедал водку 
крабами, а крабов запивал боржоми. Поскольку процесс этот шел очень быстро, 
крабы застревали в садатовских усах.
    Трудно было вести дела со своими партнерами и главному военному советнику 
генерал-полковнику Василию Васильевичу Окуневу, и военному атташе посольства 
контрадмиралу Николаю Васильевичу Ивлиеву.
121
    Мне было, пожалуй, полегче: начальник Службы общей разведки 
генерал-лейтенант Ахмед Исмаил Али и его заместитель генерал-майор Мухаммед 
Рифаат Хасанейн не являлись ни прожженными политиканами, ни тем более 
интриганами в отличие от своего хозяина. Беседы с ними хотя и не удовлетворяли 
меня полностью в плане информационной отдачи, все же проходили в спокойном и 
даже дружеском тоне. С Мухаммедом Рифаатом Хасанейном у меня вообще сложились 
ровные, устойчивые и дружеские отношения. Мы регулярно общались семьями и 
совершили вместе несколько ознакомительных поездок по Египту. Он был 
добросовестный служака, в генералы был произведен еще в армии, а 
профессиональным разведчиком, на мой взгляд, так и не успел стать. Когда наши 
разговоры принимали трудный оборот и Рифаат не знал, что ответить на 
поставленные вопросы, он предпочитал иногда откровенно солгать, нежели сложно 
выкручиваться. И хотя мы с Рифаатом не стали, что называется, закадычными 
друзьями, но отношения наши были самыми добрыми и воспоминания от встреч с ним 
и с его женой Фавзией остались хорошими.
    Две недели спустя после обсуждения на заседании политбюро ЦК КПСС вопроса о 
положении в советско-египетских отношениях в египетском руководстве наступила 
развязка. Садат решил расправиться с «заговорщиками», которых в его ближайшем 
окружении окрестили «крокодилами». Чтобы не перечислять фамилии всех участников 
группы Али Сабри — Шаарави Гомаа, в посольстве для удобства и конспирации стали 
называть их так же. Каждому из «крокодилов» Садат заранее подготовил замену и, 
опираясь на президентскую гвардию и свое ближайшее окружение, 13 мая 1971 года 
произвел аресты всех членов группы.
    Мы же в этот час веселились в посольстве ГДР, где немецкие коллеги устроили 
вечер дружбы. Была очень приятная, непринужденная обстановка. Сад посольства 
был искусно иллюминирован, играла музыка. Хозяева приема подготовили нам 
хорошую самодеятельность и не менее хорошее угощение. Больше всего запомнились 
несъеденные молочные поросята, которых предполагалось подать к концу вечера в 
качестве кулинарного сюрприза для гостей. Как раз когда дело дошло до поросят, 
было получено известие
122
об аресте «крокодилов», и все старшие советские дипломаты выехали в посольство 
разбираться с ситуацией. Для меня лично это была в каком-то смысле Пиррова 
победа: наши прогнозы подтвердились, обстановка для нас ухудшилась. Предлог для 
ареста был выбран смехотворный. Рассказывая о «заговорщиках» по местному 
телевидению, Садат упоминал о каком-то патриотически настроенном молодом 
человеке, принесшем ему (неожиданно для Садата, конечно!) пленку с записями 
бесед «заговорщиков». Для него, Садата, это была «ужасная новость»: «лучшие его 
друзья, люди, которым он верил как себе», оказались заговорщиками — в этом 
месте он начинал плакать, и его слезы (вот уж поистине крокодиловы) были хорошо 
видны телезрителям, и все понимали, как потрясен президент, как ему больно, 
какое разочарование, какой позор!
    Все речи Садата по телевизору я слушал самым внимательным образом, 
запершись в кабинете, чтобы не отвлекаться и не пропустить ни одного слова или 
интонации. Эти речи давали богатый материал для понимания психологии самого 
президента, а также для серьезных политических оценок, которые вытекали из 
содержания и тона выступлений. Скрупулезный анализ речей президента и других 
руководителей Египта давал хороший дополнительный материал к имеющейся 
информации. Изучая Садата с 1955 года и слушая его выступления с 1970-го, 
наблюдая за его жестами и мимикой, я уже безошибочно знал: вот сейчас он начнет 
врать! Так было и во время его рассказа о том, как пришел парень и принес ему 
пленки, свидетельствующие о заговорщической деятельности «крокодилов».
    К аресту группы насеристов Садат готовился заранее. Важным шагом, который 
сработал на повышение авторитета Садата, стало освобождение в конце апреля 1971 
года группы известных в Египте деятелей, арестованных Насером как виновников