а пока он ждал приема у имама, отношения эти еще более осложнились. Имам и 
аудиенции не давал, и из страны не выпускал. На просьбы саудовца о выезде 
королевские чиновники неизменно отвечали, что имам в данный момент очень занят 
или что он вообще уехал куда-то в горы лечить ноги в целебных источниках. 
Короче, мы приехали, вручили грамоты и уехали, а бедный саудовский министр, 
весьма импозантный, с холеной белой бородой, остался ждать решения своей судьбы 
в гостевом доме с бесплатным питанием и антисанитарными условиями.
    В ожидании приема у имама мы ездили по стране на мощных «лендроверах». 
Дорог в Йемене тогда вообще не существовало, и наши машины двигались по вади — 
руслам высохших рек, — проезжая за час не более 15-20 километров. Приходилось 
все время делать привалы и пить чай из термосов. После шестичасового 
путешествия на теле не оставалось живого места.
    Живя в Таизе, мы совершали ежедневную прогулку из гостевого дома на базар, 
где собирались горожане, чтобы обменяться новостями и купить необходимое. Где 
бы мы ни появлялись, тотчас, как из-под земли, вырастал перед нами принявший 
ислам американец в йеменской национальной одежде. Звали его Бержес Ла Брюсс. 
Перемещался он по городу на маленьком ослике и являл собой более чем странную 
картину. Иногда он доверительно сообщал своим йеменским собеседникам, что 
является майором американской разведки — эти его рассказы были известны всему 
городу. У меня сохранилось несколько фотографий Бержеса. Йеменцы считали его 
чудаком и относились к нему иронически-снисходительно. Государственные 
чиновники рассказы-
63
вали нам, что он очень хочет быть американским Лоуренсом, но у него это плохо 
получается. Худо-бедно, но американец прилично говорил на местном диалекте и 
знал все столичные новости». Где-то он все-таки попался на шпионских делах и 
был выдворен имамом из Йемена, но каково же было мое удивление, когда я 
прочитал в какой-то газете после антимонархической революции в Йемене, что 
Бержес является главнокомандующим «армией» бывшего наследника престола, а ныне 
свергнутого имама аль-Бадра, моего многолетнего друга. «Армия» эта базировалась 
на саудовской территории близ йеменских границ. Просуществовала она совсем 
недолго и рассеялась как дым. Но для Бержеса все-таки наступил его звездный час,
 и он почти сравнялся с Лоуренсом. Посмеиваясь над ним, мы в то же время и 
отдавали ему должное: жить одному в средневековом Йемене несколько лет подряд — 
это что-то сродни подвигу. Не у всякого на такое хватит выдержки и 
самообладания.
    Поскольку мы провели в Йемене около двух недель, нам пришлось менять 
американские доллары на талеры Марии-Терезии. Банков, как уже было упомянуто, 
не существовало, и мы ходили по таизскому базару и приценивались, где больше 
дают за доллар. Выбрали лавку с наилучшим курсом обмена. Талеры во всех лавках 
хранились в больших кованых сундуках с ключами устрашающих размеров. За 
несколько зелененьких бумажек мы получили целый мешок денег, и я понес его на 
спине. Так и сфотографировался с ним на выходе с базара. Через двести метров 
пришлось передать мешок спутнику, одному из членов нашей группы: поклажа 
оказалась довольно тяжелой.
    А у нас в валютно-финансовом управлении Министерства иностранных дел вышел 
скандал.
    — Почему деньги менялись у купца на базаре?
    — Потому что в стране нет банков, — отвечал я.
    — Этого не может быть! Раз есть государство — значит, есть банки! — был 
ответ.
    — А в этой стране нет банков, — упорствовал я. Положение спас посол, 
подтвердивший своей подписью
    законность нашей финансовой операции.
    О вручении верительных грамот следует рассказать особо.
64
    Передвигались мы по Таизу, так же как и по стране, на «лендроверах», 
объезжая громадные валуны и ямы. За сто метров до дворца сопровождавшая нас 
йеменская стража согнала прикладами ружей с проезжей части дороги местного 
жителя, присевшего справить нужду. Нам объяснили, что жители города стремятся 
использовать для этих целей именно центральную часть дороги, опасаясь змей, 
гнездящихся в кустах на ее обочинах.
    Сам дворец представлял собой неказистое сооружение из камней, со множеством 
каких-то пристроек. Внутри дворца стены были неровные, небрежно помазанные 
известкой.
    В приемной мы расписались в книге для почетных гостей, и наступило 
томительное ожидание. Наконец представитель протокольной службы объявил, что 
можно входить в тронный зал, предварительно сняв обувь. Свита посла (нас было 
трое сопровождающих) быстро рассталась со своей обувью, а Евгений Дмитриевич 
Киселев заявил, что ботинки снимать ни в коем случае не будет, так как он при 
парадном мундире.
    На нем действительно были мундир, форменная фуражка, на груди — ордена и 
медали, ботинки начищены до блеска. Наступила заминка. Пришлось долго 
согласовывать этот вопрос. Протокольщики, дипломаты, министры ушли на совещание.
 Время от времени они появлялись, и я, представлявший с нашей стороны и 
протокол, и переводчика, вел изнурительные переговоры, разъясняя, что, сняв 
ботинки, посол нарушит установленную его правительством форму и проявит тем 
самым неуважение к имаму. Противоположная сторона, ссылаясь на свои порядки и 
традиции, доказывала, что вход в тронный зал возможен только без обуви. А посол 
при этом все больше свирепел, всем своим видом демонстрировал непреклонность и