II степени воздушно-десантная дивизия участвовала в боях на подступах к Вене, и 
я, старший сержант одного из ее дивизионов, видел разрушенный, безлюдный город, 
где, казалось, все окна домов были забиты фанерой и досками...
    И вдруг девять лет спустя такое сияние и великолепие. Это было непостижимо 
и не очень вязалось с образом загнивающего капитализма. Выражаясь языком 
современным, мы получили сеанс шоковой терапии и, не поняв толком, что к чему, 
прилетели из праздничной Вены в шумный Каир за два часа до наступления Нового 
года.
34
    Пока мы ожидали встречающих нас товарищей, сын успел испугаться громадного 
суданца-носильщика с полосами-насечками на щеках (признак принадлежности к 
определенному племени) и завопил впервые за всю дорогу: «Хочу домой, к 
бабушке!» Но к бабушке уже было поздно: за нами приехали, и мы помчались через 
весь тоже ярко освещенный Каир в квартал Замалек, где в скромном особняке на 
берегу Нила размещалось тогда наше посольство. Здесь уже шумел новогодний вечер.
 Сына уложили спать на диване в служебном кабинете, где в обществе своих 
товарищей по резидентуре мне предстояло проработать пять с лишним лет, а мы 
сами пошли к праздничному столу и на танцы.
    В последующие дни снова был шок — теперь уже другого рода. Мы с женой 
обнаружили, что люди на улице говорят на каком-то мало понятном для нас языке — 
вроде бы и на арабском, а вроде бы и нет. Уж слишком египетский диалект был не 
похож на арабский литературный язык, который мы, судя по оценкам, успешно 
изучали в институте. Слава Богу, в ту пору в Каире многие представители 
интеллигенции наряду с английским знали и французский язык, и это вначале очень 
нас выручало.
    Пока же мы ожесточенно зубрили диалект, ходили в кино, слушали радио, 
пользовались любой возможностью поговорить с египтянами, читали газеты и даже 
говорили по-арабски друг с другом. Года через полтора более или менее освоились 
и с диалектом, но все равно для серьезной работы с людьми, для бесед на сложные 
политические темы знаний языка не хватало. Не раз вспоминались слова Харлампия 
Карповича Баранова, нашего профессора, многолетнего заведующего кафедрой 
арабского языка в Московском институте востоковедения и автора превосходного 
арабско-русского словаря: «Ничего... арабский язык труден только первые 
двадцать лет!»
    Сейчас, конечно, учат лучше, используют не только книги, газеты, но и 
аудио- и видеотехнику. У нас ничего этого не было, и нам оставалось лишь на 
месте спешно доучивать язык.
    С первых же дней мы с необыкновенной жадностью стали заводить знакомства 
среди египтян, сознавая, что страну можно понять лишь через людей. Со многими 
из этих первых знакомых мы поддерживали дружеские отношения
35
долгие годы и в Каире, и в Москве. В основном это были литераторы, журналисты, 
политические и общественные деятели, люди симпатичные, без всяких религиозных и 
национальных предрассудков, большие патриоты Египта, сторонники 
египетско-советской дружбы. Это — «красный майор» Халед Мохи ад-Дин — бывший 
член Высшего революционного командования Египта и многолетний руководитель 
египетского Комитета сторонников мира; Лутфи аль-Холи — писатель и журналист; 
Ахмед Баха ад-Дин — один из ведущих журналистов, руководитель крупнейших 
египетских органов печати; Махмуд Амин аль-Алим — литературный критик и 
общественный деятель; Инжи Рушди — журналистка; Юсуф Идрис — тогда начинающий, 
а впоследствии крупнейший в арабском мире писатель. К нам в дом он попал сразу 
по выходе из тюрьмы, где сидел за левые убеждения. Произведения Идриса 
заинтересовали жену, она серьезно занялась изучением его творчества и 
впоследствии написала о нем книгу.
    Были и иные друзья, но поскольку интерес у меня к ним был и 
профессионального свойства, лучше умолчу о них. Хотя есть в этом какая-то 
вечная несправедливость: человек близок тебе, делится с тобой самым сокровенным,
 а говорить о нем ты ни с кем не вправе.
    Чуть ли не в первый месяц пребывания в Египте мне несказанно повезло. Наши 
велосипедисты принимали участие в международных соревнованиях, старт которым 
был дан в Луксоре. Меня командировали туда как представителя посольства, чтобы 
участвовать в протокольных мероприятиях в связи с началом соревнований. При 
этом произошла какая-то путаница, несогласованность, и когда я прибыл в Луксор, 
велогонщики уже мчались на север, в сторону Александрии. С ними уехали и 
организаторы соревнований. В Луксоре я обнаружил только румынского посла и его 
жену, которые обрадовались мне, как близкому родственнику, тем более что кроме 
румынского и русского другими языками не владели и чувствовали себя неуверенно. 
Румыны, так же как и я, опоздали к началу соревнований. Старт, как выяснилось 
потом, был дан раньше, чем намечалось.
    Решили воспользоваться случаем и познакомиться с Луксором. В глубокой 
древности здесь находились знаме-
36
нитые Фивы с грандиозным храмом, статуями, обелисками, аллеями сфинксов.
    Рядом был Карнак, а на другом берегу Нила — Долина царей — «город мертвых» 
с захоронениями фараонов. Не стану подробно описывать эти памятники мирового 
значения. Скажу только, что и румынская пара, и я были потрясены увиденным: 
громадные храмы подавляли своим величием — рядом с ними люди казались муравьями.
 А краски в гробницах фараонов пятитысячелетней давности выглядели так, словно 
их нанесли совсем недавно. Необыкновенно красив и Нил в своем среднем течении.
    Я оказался совершенно не подготовленным к восприятию египетских древностей.