что свой доклад на нашей конференции он согласовал с ЦРУ и получил 
соответствующую апробацию. Замечу попутно, что наши бывшие руководящие 
работники разведки в большинстве своем считают недостойным согласовывать свои 
выступления с пресс-бюро Службы внешней разведки России, поскольку наша 
демократия давно уже обогнала в своем развитии все другие демократии мира, и 
снова мы маячим впереди планеты всей.
    Выступления соотечественников на конференции «Гражданско-военные отношения 
в демократическом обществе» были в основном острыми и интересными, но все они 
безбожно нарушали регламент и заплывали в своих рассуждениях далеко в сторону 
от объявленной темы.
    После окончания конференции я спросил у Тернера, как обстоят дела в США на 
подобных форумах по части соблюдения регламента и деловитости. Собеседник явно 
не хотел
310
нас обижать, но потом все-таки сказал, что у них порядка значительно больше, 
так как в Америке давно научились ценить время.
    Как это уже очевидно, из политики Тернер не уходит и помимо активного 
участия в разного рода конференциях является еще и профессором Центра 
международных исследований проблем безопасности Мэрилендского университета. 
Здесь он ведет семинар по проблемам возникновения войн, исходя из понимания, 
что войны есть продолжение внутренней политики государства. Тернер с большим 
удовольствием принял мое приглашение посетить наше Бюро по связям с 
общественностью и средствами массовой информации в Колпачном переулке (сейчас 
оно размещается на Остоженке) и ознакомиться с его работой. Здесь 
пресс-секретарь директора СВР Татьяна Самолис с большим энтузиазмом рассказала 
ему о наших принципах работы с журналистами: никому не лгать, вежливо 
разъяснять, почему СВР не может удовлетворить ту или иную просьбу представителя 
прессы, не оставлять невыполненным ни одного обещания. Несомненно, такая линия 
поведения способствовала тому, что СВР имеет сейчас нормальные отношения со 
средствами массовой информации. В свою очередь, Тернер с видимым удовольствием 
рассказал, что, став директором Центрального разведывательного управления, он 
после недолгих размышлений понял полезность работы с прессой и учредил впервые 
в истории ЦРУ аналогичное учреждение. Задача его была двуединой: просвещать 
американскую общественность о деятельности управления и информировать о работе 
иностранных разведок как в США, так и в других странах.
    Беседовать с Тернером было интересно. Он не уходил от ответов на вопросы и 
создавал впечатление доверительности в разговоре, был всегда четок и конкретен. 
Тернер отличается от большинства мужского населения планеты тем, что не курит и 
не употребляет спиртных напитков. Причиной такого нестандартного, скажем, 
поведения является то, что пятьдесят лет тому назад погиб в автомобильной 
катастрофе его родной брат, находившийся в нетрезвом состоянии. После этого 
Тернер дал обет воздержания от алкоголя и ни разу его не нарушил. Так что 
выпить за его здоровье во время обеда мне пришлось одному.
311
    Своей открытостью, доброжелательностью, готовностью к диалогу Стенсфилд 
Тернер больше всего напоминал мне Билла Колби. И оба они заметно отличались от 
других директоров ЦРУ. Если те были способными администраторами и сторонниками 
замкнутой разведывательной системы, то Тернер и Колби были ее реформаторами в 
сторону большей открытости и законности.
    Колби приезжал в Россию чаще остальных бывших директоров ЦРУ, давал 
многочисленные интервью российским журналистам и у нас, и в США, поэтому нет 
особой нужды излагать в деталях его взгляды и практическую деятельность. Однако 
поскольку я имел удовольствие довольно часто общаться с ним, а в промежутках 
между встречами обмениваться письмами, и тем более, что его уже нет на этом 
свете, я хотел бы в конце этой главы сказать еще несколько слой о нем.
    Думаю, что Колби искренне хотел глубоких реформ в ЦРУ, чтобы превратить эту 
организацию в более цивилизованную и законопослушную. Об этом свидетельствуют и 
его высказывания, и практические действия в бытность директором 
разведывательного ведомства. Колби решительно выступил против бесцеремонного 
вмешательства во внутренние дела других государств, против организации убийств 
и похищений руководящих деятелей за границей, против проведения медицинских 
опытов над людьми, он осуждал агрессивную политику США в ряде районов мира. А 
начал он свою деятельность в качестве руководителя разведки с увольнения на 
пенсию начальника внешней контрразведки Джеймса Энглтона, который отвечал и за 
внутреннюю безопасность управления. С течением времени Энглтон превратился в 
неуправляемого монстра, который никому не подчинялся, подозревал всех в 
предательстве, стал настоящим параноиком и держался на своем посту так долго 
потому, что его патологическая ненависть к Советскому Союзу не вызывала ни у 
кого сомнений и являлась как бы индульгенцией против всех его грехов и 
беспрекословным доказательством его выдающегося патриотизма.
    Энглтон вел свои интриги, не ставя в известность руководство Лэнгли, и даже 
имел в своем распоряжении личные шифры для переписки с зарубежными партнерами
312
ЦРУ. Как свидетельствуют компетентные люди, особо тесные связи у Энглтона были 
со спецслужбами Израиля.
    Мне всегда было легко и интересно беседовать с Колби не только в силу 
общности профессии, но и потому, что в наших биографиях было много сходного: 
одна возрастная группа, участие во второй мировой войне, принадлежность к 
воздушно-десантным войскам, работа в резидентурах в условиях войн и кризисов (у 
Колби — вьетнамская война, у меня — арабо-израильские и Афганистан), совместное