случаи вербовок женщин мужчинами, минуя постель. Чисто теоретически можно 
представить себе идеологический оазис, в который попадает разведчик и женщина и 
в котором ему, вероятно, будет хватать идеологических аргументов для того, 
чтобы склонить женщину к сотрудничеству. Но даже идеологическая близость вряд 
ли помешает их интимной близости.
      Ну а на практике мне известен совершенно достоверный пример того, как наш 
оперработник (кстати, представитель одной из трех кавказских республик) на 
«моральнопсихологической» основе привлек к сотрудничеству одну незамужнюю 
женщину, сотрудницу посольства одной из стран НАТО, как эта агентесса 
категорически отказывалась работать с другими оперработниками и как наш 
вербовщик постоянно «мотался» по командировкам в те страны, которые по 
случайному совпадению являлись страной пребывания дипломата в юбке. Излишне 
упоминать о том, что информационная отдача агентессы достигала своего 
наивысшего пика, когда завербовавший ее сотрудник оказывалсяс ней рядом.
      Целесообразно поставить вопрос о ее переводе в ранг агента, поскольку 
доверительные отношения с ней дефакто переросли в интимные. 
      А если разведчик не может или не хочет «перейти Рубикон», то разработка 
женщины превращается в сплошные «рыдания». У женщины, какой бы дурнушкой она ни 
была, первый вопрос, который возникает при подходе оперативного работника, 
сводится, как правило, к одному: «Чего он от меня хочет?» Поскольку тот сразу 
не может сказать, что его интересуют не глазки, не ножки и не другие ее 
прелести, а то, что лежит у нее в служебном сейфе, и вынужден на первых порах 
заниматься непонятной для нее «тягомотиной» или, как говорят англичане, «бить 
палкой по кустам», то у нее однозначно возникает подозрение, что «я ему 
нравлюсь». Разная направленность интересов и ожиданий заканчивается, как 
правило, плачевно.
      Это все теория, скажет нетерпеливый читатель. Где же конкретные примеры? 
Ну хорошо, вот один из них.
      По заданию Центра я должен был встретиться с женщинойагентом, прибывшей 
в Копенгаген из другой страны. Я как следует проверился в городе и в 
назначенное время вышел на явку. Место встречи находилось у витрины небольшого 
магазинчика, и я, выбрав болееменее удобную позицию для наблюдения, стал 
дожидаться появления агентессы. Время было воскресное, магазин закрыт, улица, 
застроенная небольшими коттеджами, пустынна, — в общем, чувствовал я себя не 
самым лучшим образом.
      У него была выгодная позиция наблюдать за мной: нос неправильной формы с 
увеличенными ноздрями, глаза навыкате. Другие черты не выделялись. 
      И вот вижу, как изза угла появляется средних лет женщина. Она бодрой 
походкой приближается к пресловутому магазинчику, и я, как гончая на тяге, 
делаю стойку. Но что это такое? Вместо того чтобы остановиться перед витриной и 
полюбоваться на выставленные там скобяные товары, женщина проходит мимо. Вот 
она уже оставила позади себя магазин, следующий за ним дом и скоро скроется за 
поворотом.
      Что делать? У меня нет сомнений, что это она,  но почему же она не 
соблюдает условия явки?
      Опознавательный признак: оперработник — на руках перчатки, третью 
перчатку несет в одной из двух рук. 
      Я срываюсь с места, догоняю ее и тихим голосом, чтобы не напугать, говорю,
 проникновенно глядя ей в глаза, чтото вроде:
      — Мадам, извините, не продаете ли вы славянский шкаф?
      «Мадам», как ни странно, сообщает мне отзыв. Удача! Я всетаки не ошибся!
      — А почему вы не остановились перед витриной?
      — Разве? Ах, извините, я не придала этому значения.
      — Больше так, пожалуйста, не делайте. Давайте пройдем вон в ту рощицу и 
поговорим.
      Поздоровались. Отметив прекрасную погоду, он хотел было отправиться в 
гостиницу, но оперработник предложил более интересное место за углом. 
      В рощице нам пришлось изображать умеренно влюбленную парочку, чтобы не 
привлекать внимание редких, а потому внимательных к нам прохожих.
      — Центр предлагает вам выехать в такуюто страну и сделать тото и тото.
      — Ой, я не смогу этого сделать. Дома остался больной муж, за ним некому 
ухаживать.
      И агентесса на глазах у публики самым нахальным образом, как малый 
ребенок, расплакалась. Пришлось мобилизовать все свои отцовские качества и по 
мере возможности утешать ее и уговаривать выполнить задание Москвы. Со стороны 
я наверняка выглядел мерзким типом, соблазнившим эту хрупкую особу, а теперь 
делающим «прыжок в сторону». Отдельные датские старушки, степенно гулявшие по 
дорожкам, бросали в мою сторону укоризненные взгляды. Агентесса, подобрав ноги 
под себя, сидела на моем новом пиджаке, а я неловко скрючился поблизости, 
пытаясь привести ее в чувство.
      Наконец слезы кончились. Договорились, что она вернется домой, поставит 
на ноги супруга, а после этого соблаговолит поехать туда, куда просят строгие 
дяди с площади Дзержинского. На поездку выдал ей деньги, и мы распрощались. Ее 
поездка в Копенгаген оказалась совершенно напрасной.
      В качестве постскриптума к этому эпизоду можно было бы добавить, что и 
сама агентесса, и ее муж к моменту выезда на явку в Копенгаген уже попали в 
разработку спецслужбы противника, были перевербованы ею и действовали строго в 
рамках правил навязанной им радиоигры с московским Центром. Но об этом мы 
узнали через многомного лет. Так что все оказалось не так уж и невинно, как 
это пыталась мне показать коварная агентесса. Она выбрала правильный тон в