Почему именно наша?"
Я тут же позвонила тете Нине: "Что вы слышали?" Но она слышала только обрывок 
сообщения. Только положила трубку - звонок. Жена замполита первого экипажа: 
"Верочка, слышала сообщение? Василий Иванович обзвонил всех, мы думаем, что это 
ваша лодка". - "Но почему, почему наша?" - "По всем прикидкам так выходит - и 
торпедная, и атомная..." - "Все погибли?". "Нет, есть живые". - "Что мне 
делать?" - "Мы считаем, тебе надо лететь".
Включила программу "Время". Приготовила бумагу, карандаш, чтобы все записать. И 
валерьянку. Но ничего толком не сообщили. Соболезнование родственникам. А 
каким? Вся страна, наверное, всполошилась, сколько матерей, жен за сердце 
схватилось. Сколько подводников в походе! Ведь им не сообщить оттуда: "Мама, я 
жив, это не со мной". Хоть бы фамилию командира сразу сказали, и то стало бы 
ясно.
Звоню в наш городок. Заказ берут только на понедельник. Линия занята: "Не одной 
вам нужно". Бегу на телеграф, шлю срочную подруге: "Узнай, чья лодка! Позвони 
немедленно".
Утром жены побежали в ДОФ - Дом офицеров флота, где заседала правительственная 
комиссия. Но там ей ничего толком не сказали - кто жив, а кто мертв. Позвонила 
мне на другой день воспитательница из нашего детского садика: "Верочка, ничего 
толком не ясно. Приезжай".
Всю субботу и до воскресного полудня я проплакала. Дед еле держится, но 
утешает: "Будем верить. Не должно".
Надо лететь. Собираюсь сама, собираю Славика и плачу, плачу, плачу. Оделись мы, 
у самого уже порога - междугородка. Дед снял трубку, мне передает: "Это 
Североморск". А у меня ноги подкосились. В трубке незнакомый мужской голос: "С 
кем разговариваю?" Я ни слова в ответ не могла выдавить. "Это жена 
капитан-лейтенанта такого-то?" - "Да". - "С вами говорит капитан 3-го ранга 
такой-то..." Каждое слово как вечность. Чувствую, упаду, не дослушаю. Уж лучше 
бы сразу убил. "Ваш муж... - и дальше - имя, отчество, фамилия, - жив".
- Вы правду говорите? Вы меня не обманываете?!
- Ну что вы! Он страшно беспокоится о вас и просил сообщить в Ленинград.
- Как он?
- Все нормально. Приезжайте. Вас всюду пропустят.
Юлька моя, первоклашка, в крик: "Мамочка, только возьми меня к папке, я буду 
слушаться". В юбку вцепилась, не оторвать. Схватила обоих - и в аэропорт...
В Пулково встретила Любу, жену Смирнова, штурмана. Подошла к ней, смотрим друг 
дружке в глаза. Боимся спросить. Она первая решилась: "Что с Сашей?" - "В 
госпитале". - "Мне сказали, что мой тоже, но в тяжелом состоянии". - "Не 
переживай! Главное, что жив, а там выходят". Откуда я могла знать, что Миша 
Смирнов погиб вместе с лодкой? Потом рассказывали, что он до последних секунд 
помогал вытаскивать плотик, а когда лодка пошла вниз, ухватился за носовой руль 
глубины, улыбнулся на прощанье и ушел в пучину. Высокий, крепкий, светловолосый 
и очень добрый к людям.
Люба летела со свекровью и двумя сынишками, Толиком и Витюхой (одному - пять, 
другому - четыре). В аэропорту она была с восьми утра и смогла достать билет 
только на наш рейс. Летели вместе.
В Мурманске лейтенант со списком в руке выкрикивал: "Кто едет в Западную Лицу?" 
- "Мы". - "Вы по телеграмме?" - "Да". Что за телеграмма, я не знала. Нас 
посадили в спецавтобус и повезли в военный городок. Оставила детей у друзей и 
побежала в ДОФ узнавать, как можно попасть к Саше. "Вас к нему сейчас не пустят.
 Он в особом состоянии. Когда разрешат врачи, отсюда пойдет специальный автобус.
 Так что запишитесь на поездку..."
Тут увидела Любу. Ей уже сказали, что Миша погиб. Она держалась хорошо: шла 
прямая, строгая... Я не выдержала, ткнулась ей носом в плечо, зарыдала. Она 
меня обняла и тихо так говорит: "Вы счастливые. Не надо, Верочка, не надо". Она 
еще меня утешала. Только один раз простонала: "Ну почему?.." И все повторяла: 
"Ну как же так? Ну как же так?.."
Перед походом мы собирались прийти на пирс и вместе встретить ребят. Хотели 
лодку посмотреть. Ведь ни разу не видели, какая она. Так и не получилось.
Потом, когда в ДОФе поставили гробы и портреты, я купила сорок две гвоздики и 
каждому поклонилась...
Глава вторая
ПОЖАР ПОД ВОДОЙ
Подводники никогда не бравировали опасностью своей службы. Это считалось само 
собой разумеющимся. Средства же массовой информации предпочитали рассказывать 
широкой публике о том, как уютно чувствуют себя покорители глубин в зонах 
отдыха - с канарейками, искусственной травой и бассейнами.
Кто-то из писателей, впервые спустившихся в подводную лодку, заметил: "Логично 
- носить часы в кармане, но жить в часовом механизме противоестественно". Для 
приближения к истине надо было бы добавить - в часовом механизме бомбы 
замедленного действия. Современная атомарина - это узилище чудовищных энергий - 
электрических, ядерных, тепловых, химических, заключенных в тесную броню 
прочного корпуса. Никому не придет в голову размещать пороховой погреб в 
бензоскладе. Но именно так, с такой степенью пожаровзрывоопасности, устроены 
подводные лодки, где кислород в убийственном соседстве с маслом, электрощиты - 
с соленой водой, регенерация - с соляром. И это не от недомыслия, а от жестокой 
военной необходимости плавать под водой быстро, скрытно, грозно. В этом 
жизнеопасном пространстве, выгороженном в жизнеопасной среде, подводники 
вынуждены жить так, как живут солдаты на передовой, - смерть в любую секунду. 
Даже если лодка стоит у причала, она все равно "зона повышенной опасности".