тревожным покашливанием. 
Уверенный в своих знаниях, Ватутин сдавал экзамен за экзаменом и после каждого 
сразу же отправлял две открытки: в полк и жене. Потом уходил в тенистый парк на 

Девичьем поле. Здесь можно было спокойно подумать, вновь пережить только что 
выдержанный экзамен. Аллеями, пустынными улицами Ватутин выходил к 
Москве-реке, любовался видом лесистых Ленинских гор, и мысли его обращались к 
следующему экзамену. До глубокой ночи можно было видеть на скамейке, под 
фонарем, командира с книгой в руках. Экзамены длились около месяца. Наконец 
Ватутин с волнением подошел к доске объявлений и прочел в списке принятых в 
академию свою фамилию. Через час он получил документ на имя командира 23-й 
стрелковой дивизии об откомандировании слушателя Ватутина Н. Ф. в 
распоряжение начальника академии. 
Ватутин съездил в дивизию, получил очередной отпуск, отдохнул в селе Чепухино 
и приехал с Татьяной Романовной в Москву. 
Все их вещи уместились на узенькой пролетке извозчика. Поселились они в 
общежитии, в маленькой комнатке на шестом этаже дома в Ваганьковом переулке, 
против Библиотеки имени Ленина. Там прошли годы напряженной [41] учебы в 
академии. 
Ватутин вставал в семь часов утра и, позавтракав, уходил в академию. 
Возвращался 
к вечеру, здесь же в столовой общежития обедал и после короткого отдыха опять 
работал до двух-трех часов ночи. 
В академии все располагало к учебе. Николай Федорович полюбил тишину, 
царившую в этом небольшом, уютном старинном особняке. 
Сквозь двойные окна и тяжелые портьеры с улицы доносился приглушенный гул. 
По утрам, перед началом занятий или в перерыве между ними, со двора слышался 
треск, точно горели в костре сухие сучья - это слушатели вели в тире стрельбу 
из 
наганов. 
Ватутин засиживался в академии после занятий до глубокой ночи, ему не хотелось 
уходить от высоких шкафов, где так много еще не прочитанных книг, где, казалось,
 
непрерывно совершается беззвучное и незримое передвижение войсковых масс. 
Он вступил в члены Военно-научного общества, разрабатывал теоретические темы, 
углублял свои знания 
Попав из Чугуева в Москву, в новый для него большой мир, Ватутин оказался точно 

в огромном саду, где масса чудесных плодов и не сразу можно решить, с какого 
дерева срывать прежде всего. 
Ватутины пересмотрели спектакли почти всех театров, побывали в большинстве 
музеев. Позже они ездили на экскурсии в Ленинград; академия посылала их на 
курорты в разные края страны, и жизнь все полнее, ярче развертывалась перед 
ними. 
С первого же занятия, когда Ватутин вошел в аудиторию, он "вступил в 
командование воинской частью". Он получил топографическую карту, приказ 
вышестоящего штаба, определяющий задачу его части, и несколько телеграмм, в 
которых дополнительно, но весьма неопределенно сообщалось о противнике, 
которого надо было разведать. Ватутин имел сведения о состоянии дорог и 
положении тылов, а также метеосводку и прогноз погоды. Такие же материалы 
получили и другие слушатели Они составили штаб войсковой части, и начались... 
"боевые действия", не прекращавшиеся в течение всего академического курса. 
"Противником" были преподаватели, опытные, знающие, требовательные. 
Все вперед и выше вела Ватутина академия, расширяя его кругозор, приучая к 
большим масштабам. 
Прививая слушателям чувство большого масштаба, академия не отрывала их от 
земли, а требовала, чтобы они всегда видели, что творится не только на огромном 

пространстве, но и на каждом его отрезке, и отдавали себе отчет в том, что 
делает 
не только [42] соединение, но и каждый батальон. В академии сомкнулись 
практический опыт командира роты с военной теорией. 
Много лет спустя, когда Ватутин уже командовал фронтом и командармы, 
собравшись к нему на военный совет, ждали его решения, от которого зависел 
успех операции, когда надо было произнести ответственные, все определяющие 
слова "Я решил", он с благодарностью вспоминал Военную академию имени М. В. 
Фрунзе. 
Он вспоминал ее и в часы, когда решение еще вынашивалось. Командующий 
фронтом искал верное решение с величайшим напряжением мозга, сердца и 
нервов, ночи напролет проводя над картой. 
Некогда в военной литературе говорилось о раздвоенности души и мысли 
военачальника, который хочет победы и не решается рисковать. 
Советскому командиру Ватутину была несвойственна нерешительность. Не 
колеблясь, он вел войска навстречу врагу, потому что этого требовал долг перед 
государством, потому что он сам всегда делил с солдатами опасность боя и потому 

что каждое решение его было им выношено, пережито и выверено. 
И если Ватутин уверенно принимал смелые решения и спокойно отдавал 
приказания, то это происходило потому, что он был глубоко знающим 
командиром.