моционально окрашенные слова и выражения (уничтожить, разгромить, 
воспрепятствовать обходу) даже тогда, когда это вообще невозможно».
 Парадокс: в то время как феодально-крепостническая РККА стремилась подняться 
до уровня вермахта, последний перенимал самые уродливые «достижения» 
социалистической системы:
 «…русские имели обыкновение упрямо придерживаться однажды поставленной цели — 
свойство, из которого немецкое командование в последующие годы могло бы извлечь 
большую пользу, если бы оно само не оказалось гораздо упрямее русских».
 Мутируя под воздействием «бацилл национал-социализма», вермахт терял качества, 
делавшие его лучшей армией в мире. Ну, а количеством немцы никого не могли 
удивить. Деградация немецкой армии иногда наводит на мысль, что, может быть, 
русское «ментальное поле» так на нее влияло? Или просто воздух в России такой?
 Тем не менее соотношение германских и советских потерь на протяжении всей 
войны оставалось крайне неблагоприятным для советской стороны. [614] До самого 
ее конца воевать в Красной Армии предпочитали числом, побеждать — большой 
кровью, заваливая врага трупами необученных «одноразовых» солдат. Военное 
искусство для большинства высших военачальников так и осталось чуждым понятием.
 В 1945 году, проводя Берлинскую операцию, Жуков и Конев, имея 5-кратное 
численное превосходство над противником, не стали ничего изобретать, а просто 
бросили на город четыре танковые армии — 5388 единиц бронетехники. Вот и все 
искусство: «Против лома нет приема»! Член Военного совета 1-го Белорусского 
фронта генерал К.Ф. Телегин вспоминал, что у командующего была только одна 
цель:
 «…не медлить, не мешкать, искать слабое место… Но если этого места нет — 
наваливаться массой техники, давить ею. Пускай это будет стоить нам жертв и 
потерь, но надо как можно быстрее рваться к Берлину. (А почему такая спешка? 
Оказывается, главным образом потому, что Жуков опасался конкуренции со стороны 
Конева, который мог войти в Берлин первым. — Авт.) …
 Да, мы считались с тем, что придется при этом понести потери в танках, но 
знали, что даже если и потеряем половину (генерал рассуждает о двух тысячах 
экипажах как о неодушевленных предметах. — Авт.) , то все же еще до 2 тысяч 
бронеединиц мы введем в Берлин (и ввели, несмотря на опыт Сталинграда! — Авт.) ,
 и этого будет достаточно, чтобы взять его».
 В итоге, потери только 1-го Белорусского фронта за две недели операции 
составили 1940 танков и САУ. Из них половина сгорела в уличных боях, не оказав 
существенного влияния на исход боевых действий.
 Потери Советской Армии в Отечественной войне 1941-1945 годов не сосчитаны до 
сих пор. По оценке Б. Соколова, общая убыль убитыми и умершими в ходе войны с 
Германией составила 31,1 млн военнослужащих. Безвозвратные потери вермахта в 
борьбе с СССР им оцениваются в 2,157 млн. Одно лишь сравнение этих цифр 
позволяет многое понять и в «преимуществах социалистического строя», и в «самой 
передовой военной науке». [615]
 «Такой прогрессивный характер свойственен лишь советскому оперативному 
искусству, опирающемуся на единственно научную теорию познания — 
марксистско-ленинскую методологию, и это обеспечило его полное торжество в 
Великой Отечественной войне над нашумевшими в Западной Европе „новыми“ 
оперативными методами немецко-фашистской военной школы».
 Здесь мы согласимся с просвещенным мнением генерал-лейтенанта Злобина: ТАКОЕ 
возможно только у нас, ни одна другая военная школа до ТАКИХ вершин 
оперативного искусства не поднялась.