низовали наблюдения за результатами 
стрельбы, их наблюдательные пункты находились далеко в тылу (?). Отдельные 
артполки не получили боеприпасы и огня вообще не вели». Авиация «поддерживала» 
артиллерию в этом вопросе, периодически атакуя передний край своих же войск. 
Вершиной чудной организации явилось то обстоятельство, что «командиры частей не 
были предупреждены, когда начать атаку»!
 Но и это не все. В 66-й армии бойцы умирали от голода:
 «Вследствие плохого питания и истощения бойцов, в 587 и 692 СП, 212 СД 
зарегистрировано 23 смертных случая. В 62 СД отмечено 9 смертных случаев. 
Врачебными комиссиями установлено, что смерть последовала от истощения и 
переутомления организма. (И Рокоссовский хотел, чтобы эти „хефтлинги“ бодренько 
бежали на пулеметы? А кормить он их не пробовал? — Авт.) Несмотря на наличие 
сигналов, ни командование армии, ни командование фронтом не приняли должных мер 
через учреждения тыла для организации нормального снабжения.»
 Армия Жадова не являлась исключением. Так, воевавший в соседней армии М. 
Абдулин делится в «Солдатском дневнике» рецептом приготовления киселя из 
комбикорма.
 После войны маршал М.И. Казаков по поводу этой операции сообщил кратенько:
 «Причин этой неудачи много (действительно. — Авт.) . На мой взгляд, главное 
заключалось в том, что не хватало средств для осуществления операции».
 А самое грустное состояло в том, то что с немецкой стороны, без поддержки 
танков и авиации, оборону держали измотанные части одной-единственной 3-й 
мотодивизии генерала Шлемера, в которой оставалось по 27 бойцов на роту. [564]
 Южнее Сталинграда 22 октября ударная группа 64-й армии — 422-я и 126-я 
стрелковые дивизии, 93, 96 и 97-я стрелковые бригады 7-го корпуса, 13, 50, 90 и 
155-я танковые бригады — нанесли удар в районе Купоросное, Зеленая Поляна на 
стыке с 62-й армией. Советские части продвинулись на северо-запад на 3 км, но 
на следующий день были отброшены на исходные позиции. 25 октября армия Шумилова 
вновь повела наступление в том же направлении. Упорные бои продолжались до 1 
ноября. Войска продвинулись на 3-4 км и овладели южной частью Купоросное.
 В эти дни боец 422-й стрелковой дивизии В.И. Коваленко в письме матери 
сообщал:
 «Я жив, а через секунду, может быть, убьют, потому что здесь жизнь секундная. 
Хотя вы и пишете не думать о смерти, но я не думаю, чтобы остался жив, потому 
что очень сильные бои, много народу перебито, трупы лежат на земле, жутко 
смотреть: и немцы, и наши лежат, бедняги, гниют и никому не нужны, хотя бы 
похоронили, а то валяются, как снопы. Танки ездят по людям, как по дровам. Танк 
весь в крови, жутко смотреть. Со мной такие товарищи, которые с первого боя 
ранены, есть такие, которые не успевают увидеть немца, как его убьют или ранят. 
Я считаю человека, которого ранили в руку или ногу — счастливым, а то ведь 
большинство убивают…»
 Территориальный успех фланговых контрударов был незначителен, но они задержали 
(«время — кровь») предпринятую Паулюсом перегруппировку.
 К 30 октября наступление 6-й армии затормозилось, хотя на участке между 
заводами «Барикады» и «Красный Октябрь» до Волги оставалось пройти не более 400 
м. В первых числах ноября напряжение боев несколько спало. Немцы действовали 
лишь мелкими группами и закрепляли захваченные позиции.
 Однако Гитлеру непременно хотелось победно «завершить сражение за Сталинград», 
и Паулюсу пришлось готовить новый штурм. [565]
 Безусловно, в ноябре уже не доминировали военные соображения, по которым 
немецким войскам имело бы смысл продолжать штурм Сталинграда. Их полностью 
заменили соображения политического характера.
 «Эта битва стала действительно символом борьбы двух враждебных миров, — пишет 
Типпельскирх. — Немецкие войска напрягали свои последние силы, считая, что для 
достижения решающего исхода войны они должны любой ценой выполнить поставленную 
перед ними задачу. Фанатическое стремление Гитлера во что бы то ни стало 
захватить у своего противника в Москве этот город, носивший его имя, брала верх 
над всякими трезвыми соображениями о том, стоило ли вообще затевать такую битву 
ради преимуществ, которые мог принести в военном или политическом отношении 
захват этого города. В это время у Гитлера, конечно, были глубокие сомнения 
относительно правильности своих стратегических планов. Поэтому он все сильнее 
старался убедить себя и других в удачном и планомерном ходе операции за два 
года войны, а также в будущих успехах… Утверждение Гитлера, что остается взять 
Сталинград, чтобы перерезать последнюю и крупнейшую транспортную артерию 
противника — Волгу, было неубедительным — ведь немецкие войска стояли уже у 
самой Волги… А какую пользу могло принести теперь овладение городом, если его 
захват в рамках общей обстановки потерял интерес, а его удержание стало 
опасным?»
 Тем не менее 8 ноября 1942 года на партийном съезде Гитлер объявил «испытанным 
борцам»:
 «Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта… Случайно этот город 
носит имя самого Сталина. Но я стремился туда не по этой причине… Я шел туда 
потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки 
тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тонн нефти. 
Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север. Туда 
доставлялась марганцевая руда… [566] Именно я хотел его взять, и — вы знаете, 
нам много не надо, — мы его взяли! Остались незанятыми только несколько точек. 
Некоторые спршивают: а почему же вы не берете их побыстрее? Потому что я не 
хочу там второго Вер