одорожные ветки и прямо 
из цистерн сливали в эти котлованы нефть. Однако с началом летней кампании 
бомбежки волжского пути германской авиацией делали перевозки по нему все более 
рискованными. В августе вывоз нефти с Кавказа практически прекратился, Волга 
оказалась перерезаной.
 Несмотря на это, добыча некоторое время продолжалась. Ввиду нехватки емкостей 
для хранения, нефть сливали в лощины гор.
 «Правда, основные нефтеносные районы оставались там в наших руках, — вспоминал 
Хрущев, — но они были фактически выведены из строя, оборудование демонтировано, 
прекратилась добыча и переработка нефти. [427] Сложились тяжелые условия для 
промышленности. Кроме того, мы лишились возможности экономически использовать 
территории (вместе с территориями под немцами оказалось более 48 млн человек. — 
Авт.) , которые достались противнику».
 Весьма остро щущалась потеря Кубани, одного из богатейших сельскохозяйственных 
районов России.
 В довершение всего, в августе стало окончательно ясно, что в 1942 году второго 
фронта в Европе не будет. 13 августа Сталин вручил британскому премьеру весьма 
жесткий меморандум, в котором обвинил правительство Великобритании в том, что 
оно нанесло «моральный удар всей советской общественности» и разрушило планы 
советского командования, построенные из расчета на «создание на Западе 
серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчения таким 
образом положения советских войск». Далее утверждалось, что именно сейчас 
сложились наиболее благоприятные условия для высадки союзников на континент, 
поскольку Красная Армия отвлекла на себя все лучшие силы вермахта. Верховный 
прямо признал — Советский Союз стоит на грани поражения, что приведет в первую 
очередь к ухудшению положения.
 Сталина можно понять: он попал в крайне тяжелую ситуацию и даже, если верить 
отдельным свидетельствам, зондировал почву на предмет заключения сепаратного 
мира с Германией.
 Черчилль 14 августа ответил известной «Памятной запиской», в которой напоминал 
о своем меморандуме от 10 июня и указывал:
 «…нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и 
на острова Канала было бы рискованной и бесплодной операцией. Немцы располагают 
на Западе достаточным количеством войск… По мнению всех британских 
военно-морских, военных и воздушных органов, операция могла бы окончиться лишь 
катастрофой».
 Премьера тоже можно понять: в августе 1942 года положение было явно «не таким»,
 чтобы осуществить высадку в Европе. [428] Черчилль прекрасно осознавал, что на 
данном этапе вся тяжесть операции открытия второго фронта легла бы на Англию — 
американцы делали обнадеживающие заявления, но на практике ничего не 
предпринимали и даже не планировали. Поэтому он отдавал предпочтение другим 
идеям — плану высадки во французской Северной Африке или операции «Юпитер» — 
освобождению Северной Норвегии.
 К тому же «на протяжении ряда месяцев 1942 года Черчилль считал СССР союзником,
 которого „придется списать в расход“, и временами крайне пессимистически 
оценивал его шансы выжить… Даже после того как русские отразили первый немецкий 
натиск на Москву, Черчилль считал, что быстрое поражение Советского Союза не 
исключено» (А. Верт). К таким же выводам в августе пришел комитет начальников 
штабов, который полагал, что «русские не способны нанести противнику контрудар 
такой силы, чтобы помешать немцам осуществить свои планы». Отсюда следовало 
учитывать угрозу появления осенью 1942 года германских дивизий в Северном Иране 
или Ираке.
 В докладе средневосточного комитета обороны сообщалось:
 «В наихудшем для нас случае нам следуеет ожидать возникновения угрозы для 
Северного Ирана к 15 октября, а если противник изменит свои планы и начнет 
движение через провинцию Анатолия, то нам нужно быть готовыми встретить эту 
опасность в Северной Сирии и в Ираке к 10 сентября.
 Если кампания в России обернется для русских плохо, а вы не сможете направить 
нам своевременно необходимое количество подкреплений (для отражения новой 
угрозы требовалось дополнительно четыре пехотные, одна таковая дивизии и 95 
эскадрилий ВВС. — Авт.) , то мы окажемся перед дилеммой:
 а) либо наши войска или возможно большее количество наших баз и сооружений 
придется перевести из Египта на северный фланг, чтобы прикрыть иранские 
нефтепромыслы (а это означало бы потерю Египта); [429]
 б) либо нам нужно будет продолжать нашу нынешнюю политику и идти на риск 
потери иранских нефтепромыслов.
 У нас нет сил, чтобы оборонять и то, и другое, и если мы попытаемся выполнять 
обе эти задачи, то не выполним ни одной».
 Какая уж тут высадка в Европе!
 «Это были как раз те дни, когда Черчилль… пил гораздо больше, чем можно пить в 
его годы, и часто вызывал нашего посла Майского, чтобы спросить его с некоторой 
ехидцей: „Когда же дядюшка Джо обратится к Гитлеру с просьбой о заключении 
мира?“
 Это было время пика побед германского оружия. Но это был последний «перевал», 
взятый Гитлером. Правда, пока об этом никто и не подозревал.
 «С середины августа, — пишет Дёрр, — стало ясно, что операции на юге России 
шли не по намеченному плану; армия вместо „победного марша“ с трудом 
продвигалась вперед. В таком положении принято бросать в бой резервы или же 
менять план операции. Резервов не было. Следовательно, было необходимо менять 
план операции (курсив наш. — Авт.) . Он мог бы, например, заключаться в том, 
чтобы сосредоточить все силы на одной цели и временно отказаться от остальных. 
Решение главного командования могло быть двояким:
 а