Манштейна накануне второго штурма) дали нам возможность подготовиться к тяжелым 
боям. Мы много учили летчиков на земле, отрабатывали пары и их взаимодействие, 
сколотили постоянные группы по 4–6 самолетов. Ребята успели слетаться, узнать 
друг друга, изучить район, привыкнуть к морю.
 Пятая эскадрилья весь день просидела на аэродроме в ожидании вылета, но 
удалось подняться только четверым на сопровождение штурмовиков. И то, как 
говорили потом летчики, зря проболтались – в воздухе не было ни одного 
немецкого самолета. А когда наши возвращаясь, показались над аэродромом, все 
ахнули: выпускали четыре «яка», а с задания пришло пять.
 – Не твой ли дал приплод, – шутили над техником Федяниным, хозяином самолета 
Алексеева.
 Пятым оказался прилетевший из Анапы лейтенант Гриб. В Анапе он остался один от 
прежнего состава 9-го полка и упросил генерала Ермаченкова отпустить его на 
защиту Севастополя…
 Ранним утром семнадцатого декабря механики залили в систему охлаждения теплую 
воду, опробовали на всех режимах моторы и укутали их стегаными на вате чехлами. 
На аэродроме воцарилась гулкая тишина,
 Ждали, как и вчера, приказа на вылет.
 Мажерыкин остался на КП у телефона, а Ныч и я вышли на воздух.
 – Подышим свеженьким, – сказал Батько, посасывая погасшую трубку.
 Он снял крышку самодельной зажигалки, загородил ладонью фитиль и чиркнул по 
колесику. В этот миг загрохотало на переднем крае – по всей подкове от 
Бельбекской долины до Балаклавы. Я механически глянул на ручные часы, было 
ровно восемь.
 – Подышали!
 Грохот усиливался. В дело вступила наша артиллерия горизонт заволакивало дымом.
 Нам не стоялось на месте Смотрели на север, а спиной чувствовали: вот-вот 
откроется дверь и Мажерыкин крикнет: «По самолетам», мысленно мы были уже в 
воздухе.
 И вот открылась дверь домика КП. Это я скорее ощутил, чем услышал. Наружу 
вывалился Кудымов. Крикнув мне и Нычу «пока!», майор побежал к капонирам.
 Взлетали «яки», «миги», «ишаки», «илы», «пешки». По горизонту вороньими стаями 
тянулись «юнкерсы» и «хейнкели». Вокруг них – белые хлопья разрывов зенитных 
снарядов. Недалеко от маяка прогуливались «мессеры». Аэродром прикрывала 
четверка «мигов». В гуле моторов тонули все другие звуки. Казалось, вся авиация 
поднята, а о нашей эскадрилье забыли.
 Но вот от командного пункта авиагруппы подъехали на старом ЗИСе генерал 
Остряков, подполковник Юмашев и майор Наумов. – Кулаки чешутся? – спросил 
Остряков. – У меня тоже. Ваша задача – я не стал передавать ее по телефону, 
знал, увижу вас лично– ваша задача: как только самолеты начнут возвращаться с 
задания, взлетайте всей эскадрильей и смените группу прикрытия аэродрома. Потом 
оставите у маяка четверку, а с остальными с полчаса побарражируете у 
Севастополя. Вопросы будут? – Все ясно, товарищ генерал.
 – Выполняйте. Ну, что же, Константин Иосифович, – обратился Остряков к Юмашеву,
 – по большому кругу? А вы, Николай Александрович, что скажете? – По большому, 
Николай Алексеевич… Командующий сам рвался в бой.
 Красиво взлетела их тройка и с набором высоты ушла на север.
 Вскоре вернулись с задания двухкилевые «петляковы», 5-я эскадрилья поднялась в 
воздух. Сели «петляковы», приземлились подоспевшие штурмовики, пошли на посадку 
истребители сопровождения, а в это время к Херсонесскому маяку приближалось до 
двадцати немецких бомбардировщиков, с группой прикрытия. Как и условились на 
земле, пары – Авдеев – Шилкин, Алексеев Бабаев и Ватолкин – Шелякин устремились 
навстречу бомбардировщикам. Их цели – разбить плотный строй, к которому 
невозможно было подойти ни сзади, ни сверху. Сбоку пошла в атаку не успевшая 
сесть дежурная четверка «мигов» Кудымова. Пары Рыбалки, Калинина, Данилко и 
Гриба закрутили карусель с «мессершмиттами». Строй бомбардировщиков раскололся.
 Кто-то из четверки Кудымова поджег Ю-88 и тот упал в море. Я стрелял по 
«хейнкелю». Сбить его удалось только с третьего захода. Хотел атаковать и 
«юнкерса», сбрасывающего в море бомбы, но на боевом развороте помешали 
«мессершмитты».
 Сбросили бомбы в море и повернули назад еще несколько стервятников. Остальные 
бомбили наш аэродром. По ним открыла огонь плавучая батарея. Одного «юнкерса» 
зенитчики сбили сразу и он догорал на заснеженном пустыре за Казачьей бухтой. 
Другой от прямого
 попадания снаряда развалился в воздухе и горящими кусками падал в бухту. Два 
другие с трудом держась, уходили под охраной своих истребителей. За пределами 
действия плавучей батареи пары Алексеева и Ватолкина поймали отставшего 
«юнкерса». Он отчаянно отстреливался. «Мессершмиттов» близко не оказалось и 
тогда наши летчики применили звездную атаку – одновременно с четырех сторон. И 
«юнкере» свалился. Один гитлеровец успел выпрыгнуть и болтался на парашюте за 
городком 35-й батареи…
 Воздух насытился запахом гари и тротила. Смешанный с пылью дым медленно оседал,
 смещаясь к бухте, за которой догорал «юнкерс». – А здорово плавучка бьет, – 
заметил тогда на земле Бугаев.
 – Бьет правильно, – согласился Кокин и, подумав, добавил простуженным голосом.
 – Когда ее трогают. А не тронь ее, всю жизнь простоит и ни одного выстрела не 
сделает.
 Бугаев мотнул головой, продекламировал нараспев: «Нас не трогай-мы не тронем, 
а затронешь-спуску не дадим…».
 И рассмеялся.