коровьим молоком неутомимый и изобретательный начпрод Моисей Зельцер. 

Оказывается, подполковник Батурин имел слабость к этому божественному напитку, 
и еще на Наревском плацдарме, пока мы вели тяжелейшие бои за его расширение, 
ему раздобыли пару дойных коров, которых он затем возил за собой постоянно. Вот 
с 

"барского" стола и нам иногда доставалось то кофе, то чай с молоком. Комбату же 
с заместителями готовили отдельно, хотя почти все замы, кроме замполита и зам. 
по тылу, тянулись к нашей офицерской компании. Не думаю, что стол у комбата был 
действительно "барским", но дистанция соблюдалась строго. А вообще-то мы эту 
новинку восприняли как должное. Однако предыдущий наш комбат Осипов к подобной 
"дистанции" не стремился, и 

ни дисциплины, ни боеготовности или боеспособности это не снижало. 

Заметили мы, между прочим, что иногда трапезничал с комбатом и его замполитом 
Казаковым один из новых наших политработников, капитан Виноградов. Занимал он 
должность агитатора батальона (и такая должность существовала!). Это был щуплый,
 какой-то нескладный, всегда помятый, неопрятный офицер. Его до неприятного 
визгливый голос и своеобразная манера при этом мелко и суетно даже не 
жестикулировать, а просто нелепо разбрасывать руки, вызывала неприязнь, а часто 
и раздражение окружающих. Все эти качества до того не соответствовали его 
должности, что вызывали чувства, совершенно противоположные смыслу его слов. 

Был он из тех демагогов, которые своей никчемностью и прямой бесполезностью в 
батальоне вызывали у боевых офицеров чувства недоброжелательности, граничащие с 
ненавистью. Его неумное морализаторство по любому поводу нередко приводило к 
явному противодействию тому, за что он агитировал. К примеру, всех нас он 
назойливо агитировал не пить не только "наркомовских" чарок, но даже и крепкого 
чая, не курить, отказаться даже от мыслей о слабой половине человечества. От 
этих занудливых политпрокламаций (политнотаций, как называли его беседы 
офицеры) мы отделывались откровенным пренебрежением. И чтобы его позлить, 
наперекор призывам пили нарочито крепкий чай или польскую "каву", одновременно 
нещадно дымя папиросами или махорочными "козьими ножками". 

Я даже сочинил стихи на мелодию популярной тогда песенки Паганеля из кинофильма 
"Дети капитана Гранта": 

Жил хвастливый капитан, 

Он занудливо болтал, 

А политику любил, как поп ладан... 

Он готов тебя поймать 

И нотации читать, 

Даже там, где ты надумаешь по... ... 

И во сне, и наяву, 

Напевает всюду песенку свою: 

"Вы не пейте, не курите, не... ... 

Для здоровья это вред, и большой! 

Лучше больше вы политикой займитесь 

Из вас выйдет политрук мировой..." 

Мы все тогда диву давались, откуда Батурин добывает такие кадры? Уж не из своих 
ли бывших подчиненных, отсидевшихся, как и он сам, почти всю войну где-то в 
тылах? Ведь у Виноградова даже медали "За боевые заслуги" - самой первичной из 
наград - не было... 

Ну, да Бог с ним, с Виноградовым. Только и авторитет Батурина этой странной 
близостью не укреплялся. Забегая наперед, скажу, что и личный пример того же 
Виноградова абсолютно не соответствовал его высокопарным изречениям и 
нравоучениям. Когда уже перед самым окончанием войны (кажется, третьего или 
четвертого мая) было объявлено о выпуске очередного Государственного займа, 
"агитатор" этот с пеной у рта убеждал всех офицеров, что нужно каждому 
обязательно подписаться не менее чем на трехмесячный оклад денежного содержания,
 ибо "это необходимо для скорой победы". Да мы и без него так прежде делали, 
сдавая потом вообще облигации в Фонд обороны. Когда же мы спросили у начфина 
батальона Кости Пусика, на сколько же подписался сам Виноградов, то узнали: 
только на один месячный оклад...