Земля, до восстребования
Евгений Захарович Воробьев




Воробьев Евгений Захарович

Земля, до восстребования



Евгений Захарович ВОРОБЬЕВ 

ЗЕМЛЯ, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ 

Роман посвящен советскому разведчику, полковнику Льву Ефимовичу 

Маневичу (Этьен), которому в 1966 г. было посмертно присвоено звание 

Героя Советского Союза. 

В 1936 году Этьен жил в Италии под именем австрийского 

коммерсанта Конрада Кертнера. Он добывал секретные сведения о военной 

промышленности гитлеровской Германии. После ареста во время 

следствия, затем в тюрьме и концлагерях советский разведчик до конца 

остается мужественным. Уже будучи тяжело больным, он находит в себе 

силы помогать товарищам по заключению. 

Ч А С Т Ь  П Е Р В А Я 

1 

Да, весна в этом году припозднилась. Горожане не доверяют пасмурному небу и не 
расстаются с зонтиками. Извозчичьи экипажи день-деньской разъезжают с поднятым 
верхом, а кучера не снимают плащей, отлакированных ливнями, дождями, дождиками 
и дождичками. Автомобили блестят, словно их заново выкупали в краске. Продавцы 
сувениров на пьяцца Дуомо не один раз на дню прикрывают лотки клеенчатыми 
фартуками. Уличные фотографы таскают громоздкие аппараты в непромокаемых чехлах,
 а сами не расстаются с зонтиками. 

Голуби и фотографы кружат по площади в полном согласии. Голуби совсем не 
пугливы, а фотографы сами могут напугать бесцеремонной навязчивостью. Карманы у 
фотографов набиты вареной кукурузой: подкормка нужна, чтобы заснять клиента 
среди порхающей стаи, чтобы за крыльями не видно было самого воздуха и мокрой 
мостовой. И подобно тому, как голуби хищно дерутся зимой из-за нескольких зерен,
 фотографы чаще враждуют и ссорятся между собой в такое вот холодное ненастье, 
когда мало туристов. 

Милан сегодня верен себе - небо прохудилось, моросит дождь. Как некстати Этьен 
оказался без зонтика! Он поднял воротник пальто и втянул руки поглубже в рукава 
- уберечь крахмальную манишку, уберечь манжеты. 

На пьяцца Дуомо он прошел улочкой Томасо Гросси. Одни прохожие там при встречах 
вскидывают зонтик в руке, вытянутой вверх, а другие опускают зонтик как можно 
ниже - иначе не разминуться на узеньком тротуаре. 

Небо стылое, в рваных тучах. То смутно видна, то исчезает золоченая статуя 
Мадоннины на шпиле собора. Туман стелется над Миланом холодной, промозглой 
тяжестью. На пьяцца Дуомо уже горят все восемь фонарей, каждый о шести 
лампионах, но светят они тускло, как за матовыми и пыльными стеклами. 

Этьену с трудом верилось, что часа два назад его в полете ослепляло яркое 
солнце. Тень от учебного биплана "летающая стрекоза" скользила этажеркой по 
облачной кровле, прикрывшей Милан. Лишь Мадоннина время от времени показывалась 
в облачных просветах, чтобы блеснуть позолоченным одеянием и снова скрыться. 
Асфальт черно лоснился от дождя, все крыши сделались аспидного цвета. 

Авиатор Лионелло предполагал, что они утром отправятся в тренировочный полет то 
ли на аэродром Тревизо, северо-западнее Венеции, то ли на аэродром Христофора 
Колумба под Генуей. Но куда полетишь, если, как говорят летчики, "консолей не 
видно"? В такую погоду только упражняться в слепых полетах или летать над 
знакомыми ориентирами. 

На посадочной полосе блестели рябые от ветра, черные лужи. Этьен решился сесть 
только с третьего захода и все-таки посадил машину грубо, "с плюхом". 

Инструк