наком хорошего тона прийти в самую последнюю 
минуту. Все взоры обращаются на тех, кто появился в пустовавшей ложе бенуара 
или величественно, неторопливо следует по проходу между кресел. 

Шествуют такие театралы с провожатым - маститым седовласым капельдинером в 
черном камзоле с крахмальным воротником. На массивной цепи висит бронзовая 
медаль; один конец цепи опущен за спину, другой свисает до пупа; на медали 
чеканный абрис театра... 

Капельдинеры встречают Этьена как хорошего знакомого. Вот что значит щедро 
платить за программы! 

Ингрид приходит с обычной пунктуальностью, не рано и не поздно. Она 
посматривает на часы под потолком и напряженно ждет, когда появится ее 
всегдашний сосед. Но как только Этьен усядется рядом, она притворится 
равнодушной. 

В руках у Ингрид неизменная черная папка с надписью "ноты". Многие музыканты, 
студенты консерватории слушают оперу, осторожно перелистывая в полумраке 
партитуру, сверяясь с ней, устраивая негласный экзамен певцам, дирижеру и самим 
себе. А еще больше придирчивых слушателей и строгих ценителей - на галерке. Там 
перелистываемые ноты шуршат, как страницы в читальном зале библиотеки. 

Тускнеет люстра, обессиленная реостатом, вот-вот она померкнет вовсе, и белый с 
золотом зал погрузится в темноту... 

Этьен так хотел прийти сегодня пораньше! Есть своя прелесть в том, чтобы 
явиться в "Ла Скала" минут за десять - пятнадцать до начала, отдышаться в 
кресле от кутерьмы, суматохи и дребедени делового дня. А потом следить, как 
заполняется впадина оркестра, как там становится все теснее, толкотнее; слушать,
 как музыканты настраивают инструменты, наигрывают вразнобой, репетируют 
напоследок каждый что-то свое, а в звучной дисгармонии выделяются медные голоса 
труб, флейта, английский рожок... 

Зал погружается в темноту, и лампочки в оркестре светят ярче. Через 
подсвеченный оркестр пробирается дирижер, музыканты приветствуют его 
постукиванием смычков по пюпитрам. Он торопливо кивает и, перед тем как 
подняться на возвышение, здоровается с первой скрипкой. 

Едва дирижер появляется за пультом, раздаются аплодисменты. Он поворачивается к 
залу и озабоченно раскланивается. Этьену из шестого ряда виден его 
безукоризненный пробор; волосы приглажены и блестят. 

Но вот дирижер подымает свою державную, магическую палочку, касаясь кончика ее 
пальцами левой руки, словно одной рукой не удержать... 

Только что он в первый раз взмахнул палочкой, а Этьен уже всецело в его власти. 
В памяти оживают полузабытые строчки: уже померкла ясность взора, и скрипка под 
смычок легла, и злая воля дирижера по арфам ветер пронесла... Чьи стихи? И 
почему - злая воля? Скорее - добрая воля. Все-таки: чьи строчки? Спросить в 
антракте у Ингрид? Бессмысленно. Она подолгу декламирует Гейне и Рильке, но в 
русской поэзии - ни бум-бум... 

Этьен заметил вокруг себя несколько лиц, примелькавшихся с начала сезона. 
Боязливо скосил глаза влево и увидел перекормленную белесую девицу; она, как 
обычно, сидит через два кресла от него в пятом ряду. Стал ждать, когда девица 
начнет шуршать программкой или примется за свои конфеты, упакованные в 
хрустящие бумажки, а сверх того еще и в фольгу, черт бы побрал эту завертку, 
эту конфету и эту девицу фламандского обличья! Справа сидит старушенция с 
глазами на мокром месте; в чувствительных сценах она начинает подозрительно 
хлюпать носом. А с симпатичным старичком, по-видимому из бывших певцов, Этьен 
даже раскланивается. Старичок слушает самозабвенно и страдает от одиночества. 
После верхней ноты, виртуозно взятой певцом, старичок безмолвно повертывается к 
Этьену, и тот понимающе кивает. 

Этьен сидит, сложив руки на груди, и, когда ему невтерпеж поделиться своими 
восторгами, тоже находит безмолвное понимание у этого симпатичного старичка. 

Этьен очень любит "Бал-маскарад", но недоволен певцом, который поет партию 
графа Ричарда Варвика. Может, потому так раздражал посредственный тенор, что 
пел в компании с выдающимися артистами и недавно Этьен слышал в этой партии 
самого Беньямино Джильи? 

В первом антракте Этьен признался Ингрид, что уже примирился с тенором, нет 
худа без добра, он внимательнее, чем обычно, вслушивается в оркестр, а 
дирижирует сегодня знаменитый Серафин. 

Чем пленяет дирижер? Прежде всего тем, что сам восхищен музыкой. Плавные 
движения рук, мелодия струится с кончиков длинных пальцев. При пьяниссимо он 
гасит звук ладонью - "Тише, тише, умоляю вас, тише!" - и прикладывает пальцы к 
губам,