едной заботы каждого должен быть личный состав. Требовательность к 
сотрудникам решили не снижать, строго спрашивать за состояние дел с каждого, 
знать настроения каждого, не уходить от острых дискуссий. Все мы члены одного 
товарищества, и все наши заботы общие. Мы сможем выдержать все, если сохраним 
сплоченность и верность своему служебному долгу. 
 В 1990 году волею Крючкова я посылался в три прибалтийские республики, во 
Владивосток, в Краснодар. Задачи были разными. В Прибалтике - посмотреть своими 
глазами на происходящее (был январь), в июльском Владивостоке разъяснить 
сотрудникам краевого управления КГБ решения XXVIII съезда КПСС (я был его 
делегатом), в июле же в Краснодаре попытаться помешать избранию О. Калугина в 
народные депутаты. 
 В сырой и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке, в 
знойном Краснодарском крае я видел одно и то же. Огромные штаты местных 
подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны 
решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. 
Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает 
крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди 
обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть 
чем-то кому-то полезными. 
 Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных 
инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и 
полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными 
и абсолютными властителями своих территорий. 
 АВГУСТ 1991-го 
 С каждым днем будет нарастать ворох домыслов и дезинформации по поводу событий 
19-21 августа 1991 года. 
 События нельзя беспристрастно зафиксировать в момент их свершения. Наблюдателя 
или тем более участника захлестывают эмоции, он редко бывает в состоянии 
отделить действительное от кажущегося, его сбивает с толку поток противоречивых 
сведений, состояние общего возбуждения. Со временем картина происшедшего 
принимает более четкие контуры, но уходят из памяти существенные детали, а 
общее понимание всего происшедшего невольно подгоняется под личные пристрастия, 
опасения или надежды. 
 С утра 19 августа 1991 года прошло ровно две недели. Пожалуй, это самое 
подходящее время для того, чтобы попытаться восстановить канву событий в той 
точке, где они меня застали. 
 18 августа. 
 Ясное, слегка прохладное утро, и день обещает быть добрым. В восемь ноль-ноль, 
как обычно по воскресеньям, направляюсь со служебной дачи пешком на "объект" 
(территорию ПГУ). Полтора часа тенниса со своим помощником Юрием Ивановичем 
Новиковым, затем пять минут сауны, душ и - на рабочее место. Как обычно, надо 
посмотреть телеграммы, сообщения телеграфных агентств, подписать информацию. 18 
августа никаких заслуживающих внимания сведений не поступило, докладывать было 
нечего, и часа через полтора той же дорогой по подмосковному лесу отправился на 
дачу. 
 Около пятнадцати ноль-ноль раздался улюлюкающий сигнал телефона "кремлевки". 
Такой звонок в воскресенье ничего доброго не предвещает - либо какое-то 
происшествие, либо срочное задание Крючкова, который никогда не отрывался от 
дел. Выругался вслух (в комнате никого не было), поднял трубку. Голос Грушко. 
 - Владимир Александрович распорядился привести в боевую готовность к двадцати 
одному ноль-ноль две группы сотрудников ОУЦ (отдельный учебный центр, 
спецподразделение разведки), по пятьдесят человек каждая, с транспортом. 
 - К двадцати одному ноль-ноль, а сейчас уже четвертый час, воскресенье... А 
какое задание? 
 - Не знаю, он звонил из машины, велел передать приказ - две группы по 
пятьдесят человек с транспортом. 
 - Кто будет дальше распоряжаться группой? С кем связаться? 
 - Там будет Жардецкий (начальник ЗГУ, военной контрразведки), все будет идти 
через него. Я больше ничего не знаю. 
 Дело неприятное. ОУЦ давно гирей висит на ГГГУ, попытки передать его в чье-то 
ведение успеха не имели. Боевое подразделение, предназначенное для действий в 
особых условиях за рубежом, представляется Крючкову удобным орудием и в сложных 
внутренних ситуациях. Это подразделение посылали в Баку для охраны Дома 
правительства, его же собирались в январе 1991 года послать в Вильнюс, но, к 
счастью, по каким-то неведомым мне причинам не послали. Очень беспокоили 
бесцеремонные, не оформленные письменно приказы Крючкова. (Мы часто ворчали по 
этому поводу с моим заместителем В. А. Кирпиченко, даже писали какие-то бумаги, 
но не хватило духу, как и в других случаях, прямо потребовать от Крючкова 
письменных приказов. В конце июля - начале августа (случайно ли?) на совещании 
руководства КГБ обсуждался проект указа Президента о порядке использования 
войск КГБ, и я предложил зафиксировать в документе, что соответствующие приказы 
отдаются только в письменном виде.) 
 На 19 августа у нас были назначены торжественные мероприятия по случаю 
10-летия ОУЦ. 
 Что-то затевается, но что? По телефону даю команду дежурному по ОУЦ вызвать на 
работу начальника подразделения Б. П. Бескова и собирать группы. 
 Звоню Жардецкому. 
 - В чем дело, где планируется использовать группы? 
 - Сам не знаю. Мы только что отправили тридцать пять сотрудников в Прибалтику. 
Может быть, туда? 
 Договариваемся поддерживать контакт, если кто-то получит информацию поточнее, 
другого известит. 
 Плохо. Не то что-то происходит. Не было в последние дни тревожных сведений из 
Прибалтики, вообще при чем здесь военная контрразведка? 
 Звонит Борис Петрович Бесков. Докладывает, что прибыл на работу и выполняет 
приказ. 
 - Куда? 
 - Пока не знаю. Собирайте людей. 
 - Какая экипировка, снаряжение? 
 - Не знаю, сообщу дополнительно. 
 Около восемнадцати часов, возможно, немного позже, звонок дежурного по КГБ - 
председатель созывает совещание на двадцать два тридцать у себя в кабинете. Это 
уже не Прибалтика, а что-то похуже. Неужели что-то затеяли военные?