ость. Я испил до дна чашу унижения, когда отправился к 
поверенному в делах Англии в Тегеране Николасу Баррингтону для выяснения того, 
каким образом у Кузичкина оказался английский паспорт. Мне была понятна 
нелепость этой затеи, но кому-то в Центре пригрезилось, что англичанин выложит 
мне всю правду. Это был один из тех глупых приказов, которые время от времени 
приходилось исполнять на протяжение всей службы в КГБ. 
 Баррингтон был вежлив, даже сочувствовал, обещал посоветоваться с Лондоном... 
(Почему я не догадался со временем выяснить, кто же в Центре придумал и дал мне 
это абсолютно идиотское указание? Надо было хотя бы спросить, что этот человек 
думал. Не узнал, не спросил. Видимо, это и правильно.) 
 В феврале 1983 года начались аресты руководителей Народной партии Ирана. 
Оставаться далее в Тегеране не следовало. 
 15 февраля 1983 года я последний раз взглянул на иранскую землю, на зеленый 
портовый город Энзели с борта теплохода "Гурьев". Шла по мосту через залив 
Мурдаб какая-то процессия, парни с флажками орали лозунги, покачивались в 
ленивой воде рыбацкие лодки, дождик моросил, и было грустно думать, что 
закончилась еще одна глава жизни. 
 Раньше, когда был помоложе, неодолимо тянуло вновь побывать в тех местах, где 
когда-то жил и работал, где остались частицы души. Теперь понял: нельзя 
возвращаться к старому, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Вот и Баку. 
Тогдашний начальник разведотдела, а ныне председатель КГБ Азербайджана Гусейнов 
встретил меня с сочувствием и обычным радушием. 
 В дальнейшем мне довелось неоднократно убеждаться, что в Баку у меня есть 
хорошие надежные друзья. 
 Да, а что же с Кузичкиным? Мне известно, что он страдает хроническим 
алкоголизмом. Думаю, что это безнадежный случай. 
 ПОДМОСКОВНЫЕ ДНИ 
 Измена оперативного работника - самое серьезное чрезвычайное происшествие для 
разведки. У этого, как и у любого другого происшествия, есть причины, причины 
кроются в людях, люди должны быть наказаны за свои упущения и в назидание 
другим. Ничто в этой простой схеме не вызывало у меня сомнений. 
 Но не могу сказать, чтобы я чувствовал за собой какую-то конкретную вину. 
Шпион должен неосторожным движением проявить себя, дать достаточные основания 
для того, чтобы, пользуясь оперативным термином, "взять его в разработку". 
Искать шпиона в своих рядах наугад, на всякий случай, невозможно. Этим можно 
парализовать всю работу, поставить под сомнение честных людей. Подозрительность 
порождает еще большую подозрительность, невинные действия и обстоятельства 
приобретают зловещую окраску... Допускать этого ни в одной работающей совместно 
группе людей нельзя. 
 Поведение Кузичкина не позволяло заподозрить его в предательстве, однако оно 
давало основания задуматься, стоит ли дальше держать его на оперативной работе. 
Так, пожалуй, можно взглянуть на это дело сегодня, когда страсти окончательно 
улеглись. 
 Я нес полную, абсолютную ответственность за положение дел в резидентуре. "Знал 
не знал, не подозревал, не видел причин" и т. п.- это не оправдание. Я должен 
был быть более бдительным, более проницательным, лучше знать своих подчиненных. 

 Я не рассчитывал на снисхождение. 
 Самое тяжелое наказание я уже понес - постоянное гложущее ощущение того, что 
рушилась с таким трудом и риском возводившаяся структура советской разведки в 
Иране. Это ощущение не оставило меня полностью до сих пор, и иногда я вспоминаю,
 как шел по тегеранской улице и мне вдруг показалось, что все происходящее - 
тяжелый сон и усилием воли я заставлю себя проснуться. (Кстати, подобное 
ощущение повторилось 22 августа 1991 года.) 
 К моему возвращению в Москву напряжение вокруг тегеранских дел спало. Мой 
старший товарищ, под чьим началом когда-то пришлось работать в Индии, Я. П. 
Медяник посоветовал вести себя тихо (иного у меня в мыслях не было!) и высказал 
сомнение в вероятности моей скорой, так сказать, реабилитации. 
 Я не роптал и принял первое же предложение управления кадров должность 
заместителя начальника отдела в управлении "Р" - небольшом 
оперативно-аналитическом подразделении ПГУ. 
 Долгий отпуск провел, трудясь над записками об Иране. Писал для себя, 
торопился, боялся упустить еще свежие впечатления исламской революции. И нужно 
было чем-то заняться, чтобы сбросить постепенно то страшное напряжение, которое 
нарастало в течение всех моих иранских лет. Перебирая заметки, сделанные еще в 
Тегеране, перелистывая иранские газеты, революционные брошюры, вновь переживал, 
осмысливал недавнее прошлое и чувствовал, как персидская лихорадка мало-помалу 
отпускает меня, как возрождается желание работать, общаться с коллегами. 
 Маленький кабинет на шестом этаже, великолепный вид на окрестные рощи, 
неспешная, без рывков, спланированная загодя работа - разбор оперативной 
деятельности отдельных подразделений: изучение документов, беседы с 
оперативными работниками, анализ работы с агентурой. Дело, требующее большого 
внимания, тщательности. Несложно найти огрехи в той или иной операции. Ни один 
вид человеческой деятельности невозможен без упущений и ошибок. Важно 
разобраться, где эти упущения вызваны стечением обстоятельств, объективными 
причинами, а где недобросовестностью, легкомысленным отношением к делу, 
несоблюдением требований оперативной работы. Такой разбор и доведение его 
результатов до непосредственно заинтересованных лиц требовали такта. Разведчики 
сдержанны и дисциплинированны, они спокойно выслушают любое деловое замечание. 
Но ни в коем случае нельзя недостаточно квалифицированным выводом, грубостью, 
снисходительностью затрагивать их самолюбие. Анализ, производившийся в 
управлении "Р", был призван не фиксировать положение дел, а стимулировать более 
результативну