ских мучеников, погибших в 681 году 
при Кербеле вместе с имамом Хуссейном) и прекратили счет, дабы не ослаблять 
символики. С этого времени буквы заголовка газеты "Исламская республика" стали 
печататься в красном обрамлении, в стекающих каплях крови. 
 Очень быстро установили и преступника - тайно проникшего в ряды охраны 
моджахеда Колахи, объявили его розыск. Многим показалось подозрительной эта 
быстрота. Было еще одно странное обстоятельство, которое впоследствии 
благочестиво объявляли Божьим промыслом. Дело в том, что ровно за пять минут до 
взрыва помещение покинули председатель исламского меджлиса Рафсанджани и два 
его ближайших сподвижника - Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем промысле не 
вызывала бы особых сомнений (все в воле Аллаха!), не будь Рафсанджани основным 
соперником Бехешти. 
 Темна иранская политика, грани дозволенного в ней расплывчаты, ложь не 
считается грехом, взятие заложников и убийство входят в набор допустимых 
приемов, крови шииты не боятся. На кого возведена напраслина - то ли на Колахи, 
то ли на Рафсанджани - история, видимо, никогда не рассудит. Бехешти ушел в 
иной мир, Колахи исчез, Рафсанджани правит страной. Не погибни Бехешти, пожалуй,
 на свете не стало бы Рафсанджани. 
 Наша работа продолжалась, несмотря на воздушные тревоги, стрельбу в городе, 
взрывы, угрозы нападения на посольство. 
 В Москве действовала специальная комиссия Политбюро ЦК по Ирану во главе с Л. 
И. Брежневым. В нее входили Ю. В. Андропов, Б. Н. Пономарев, Д. Ф. Устинов. 
Более полномочного органа в Советском Союзе быть не могло. Комиссия нуждалась в 
информации. 
 Каждый день проводились встречи с источниками. В кромешной тьме кто-то из 
работников выходил в замерший город, ехал по пустынным улицам, шел пешком, 
отыскивал заветную дверь, за которой его ждал наш помощник, или же поднимал в 
условном месте какой-то бросовый предмет - смятую сигаретную упаковку, старый 
молочный пакет - и извлекал оттуда предназначенное для него сообщение. Надо 
было не только убедиться в отсутствии наблюдения, но и не попасть на глаза 
патрулям стражей исламской революции или исламских комитетов. Время было такое, 
что патрули стреляли и лишь потом спрашивали: "Кто идет?" 
 Очень хорошо проявили себя в этих условиях работавшие в резидентуре армянин, 
азербайджанец, узбек и туркмен - умелые, самоотверженные, преданные нашему делу 
люди. Они одевались, как местные жители, говорили на их языке, полностью 
сливались с толпой. (Один из них, Давлат, в дальнейшем работал в Афганистане. 
Афганская армия в то время пополнялась методом "отлова": солдаты внезапно 
оцепляли какой-то район и насильно забирали всех мужчин призывного возраста. 
Давлат дважды становился жертвой "отлова", доставлялся на призывной пункт и 
лишь благодаря вмешательству официальных советских представителей не оказывался 
на передовой с автоматом в руках. Давлат мог бы стать прекрасным нелегалом.) 
Что ни вечер, кто-то из моих товарищей работал в городе. Человек уходит один, 
время его возвращения рассчитано, отработаны условности, с помощью которых он 
должен сообщить резиденту об исходе операции. Это может быть, к примеру, 
телефонный звонок его жены своей приятельнице в посольство на заранее 
оговоренную тему. 
 Хорошо, когда работаешь сам, когда чувствуешь ответственность только за самого 
себя и полагаешься на свой опыт, свою голову. Ответственность за товарищей - 
это тяжелейшее бремя, и нет средства отвлечься от постоянного беспокойства за 
того, кто сейчас в городе. Проходит обусловленное время, сигнала о 
благополучном завершении операции нет - беспокойство нарастает, мешает читать, 
думать, разговаривать. Мне неизвестно более напряженное состояние, чем ожидание 
возвращения своего товарища с операции. 
 Наши операции не всегда завершались удачно. Мой заместитель Владимир Г. 
установил и развивает контакт с иностранным бизнесменом. Поступающая информация 
существенного интереса не представляет, но наша служба приучена смотреть в 
будущее. Иностранец молод, хорошо образован, стремится заработать, не 
уклоняется от контакта с советским человеком и явно заинтересован в том, чтобы 
этот контакт оставался конфиденциальным. Отношения, по нашей оценке, 
складываются удовлетворительно, и есть надежда приобрести помощника, который 
может быть полезен службе на долгие годы и в других регионах. Мы не спешим. 
Каждая встреча анализируется, в беседы вводятся проверочные элементы, создаются 
как бы случайные проверочные ситуации. Знакомый Владимира чист, хотя до 
установления с ним нужных отношений потребуются еще проверки. 
 Вечером Владимир уходит на встречу. Он должен быть дома в десять. Его нет в 
одиннадцать, в двенадцать, но начинать поиск по разработанной схеме еще рано. 
Надо подождать, сдержать терзающую душу тревогу, спокойно посоветоваться с 
коллегами. 
 Ночью является Владимир. По его лицу видно, что произошла беда, но главное - 
он жив, не ранен, не избит, не арестован. Рассказывает: обстановка в районе 
дома, куда он направлялся, была спокойной, хотя в начале переулка он заметил 
молодого человека, чей вид вызвал у него некоторое подозрение. (Надо сказать, 
что сотрудники наружного наблюдения, "растворяющиеся" в толпе, уверенно 
чувствующие себя за рулем автомашины, часто приобретают неестественную манеру 
поведения, оказавшись в пустынном месте. Они импровизируют, и не всегда удачно. 
Их выдает внутреннее напряжение.) Владимир решил тем не менее следовать к 
своему другу. Люди, представившиеся затем сотрудниками исламского комитета, 
ворвались в дом, захватили обоих собеседников и доставили Владимира в 
протокольный отдел МИДа. После того как его личность была установлена, 
отпустили. 
 На следующий день Владимир был объявлен персоной нон грата. Повод для 
выдворения был искусственным. Мы приходим к выводу, что контрразведка решила 
избавиться от энергичного, активного, прекрасно владеющего фарси и английск