и, справедливо считая, что, несмотря на трудности в переговорах с 
немцами, мир России с Германией будет подписан, страстно обсуждают свой 
коллективный отъезд и жгут бумаги. Судьба их все еще не решена: правительство 
решило перенести столицу в Москву, скоро начнет переезжать из Смольного в 
Кремль, и, разумеется, нейтральным представительствам придется ехать туда за 
ним. В среде их нет единодушия. Что касается союзников, то кое-кого охватывает 
беспокойство, что они не успеют оставить пределы России, прежде чем германские 
представители – т. е. генералы враждебной армии – появятся в Петрограде и 
Москве. Кроме того, быстрое продвижение германской армии по всему фронту – от 
Украины до Прибалтики (и занятие ими части Финляндии) – волнует их. Двинск взят,
 Псков находится под угрозой, падение Петрограда кажется если не неминуемым, то 
весьма вероятным. А некоторые дипломаты (как, впрочем, кое-кто и из наркомов) 
считают, что угроза есть и Москве, и называют Нижний Новгород этапом эвакуации 
большевистского правительства.
 После долгих переговоров со Смольным и сношений с Лондоном, Парижем, 
Вашингтоном, Римом и Токио 25 февраля было наконец решено выехать через Вологду 
и Архангельск. На следующий день снялись американцы, японцы, китайцы, испанцы и 
бразильцы, а 28-го уехали англичане и французы, греки, сербы, бельгийцы, 
итальянцы и португальцы. Кроме того, англичане увозили с собой около 
шестидесяти человек петербургской и московской английской колонии. Уезжающим, 
по распоряжению совнаркома, был подан специальный поезд; они должны были жить в 
Вологде в вагонах и ждать переправки в Архангельск, где их заберут английские 
крейсера.
 Третий секретарь французского посольства де Робьен описал картину прощания 
молодых союзных дипломатов, уезжавших в Вологду, со своими русскими знакомыми: 
на платформе возле спального вагона все были в слезах: «Княжна Урусова стояла 
рядом с Жанти, Карсавина [Тамара] – подле Бенджи Брюса, графиня Бенкендорф 
[Мура] рядом с Кунардом, графиня Ностиц – с Лалэнгом…» К тому надо добавить, 
что Бенджи Брюс позже вернулся за Т. П. Карсавиной в Петроград и вывез ее в 
Англию: они были счастливо женаты с 1915 года. С ней вместе он вывез и Женю 
Шелепину, секретаршу Троцкого. На ней впоследствии женился Артур Рэнсом, 
писатель и биограф Оскара Уайльда; а племянница Челнокова, Люба Малинина, 
спешно вышедшая замуж за капитана Хикса перед его высылкой из России, выехала с 
ним вместе в сентябре 1918 года, о чем будет рассказано в свое время [13] .
 Проехав границу, в Белоострове поезд был задержан. Финляндия была охвачена 
гражданской войной: белые финны с помощью белых русских гнали красных финнов на 
север. Немцы методически оккупировали прибрежные финские местечки, переходя на 
военных кораблях Финский залив из Прибалтики, которая была в их руках. Месяц 
задержки грозил иностранным дипломатам немецким пленом, и только после 
мучительных дней и сложных переговоров им удалось наконец проехать через 
Сортавалу и Петрозаводск на линию Тихвин – Череповец и в конце марта оказаться 
в Вологде. Эти затруднения коснулись только тех, кто стремился выехать на запад,
 т. е. на Хапаранду, – это были англичане, французы, а также представители 
некоторых более мелких легаций, которые во что бы то ни стало решили выбраться 
из пределов России. Американцы же, хотевшие остаться в России как можно дольше, 
а также японцы, китайцы и сиамцы выехали из Петрограда прямо на восток и, 
обогнув с юга Ладожское озеро, благополучно попали на ту же 
Тихвино-Череповецкую ветку.
 В английском посольстве теперь оставалось не более одной десятой штата, и 
Локкарт, после отъезда Линдли в Вологду – он уехал последним и считался, будучи 
поверенным в делах, заместителем Бьюкенена, – остался начальником всего отдела. 
Из тех трех, что он привез с собой, он был ближе всех с капитаном Хиксом, 
назначенным теперь военным атташе (несмотря на то, что посольства не 
существовало) . Вместе с Хиксом они сняли квартиру тут же на набережной, с 
видом на Неву и Петропавловскую крепость. По утрам он не мог оторвать глаз от 
этого вида, который снился ему в Лондоне много раз. И он любил свои высокие 
окна, смотрящие на облачное северное небо.
 Очень скоро отношения между Мурой и Локкартом приняли совершенно особый 
характер: оба страстно влюбились друг в друга, видя, она в нем – все, чего 
лишила ее жизнь, он в ней – олицетворение страны, которую он полюбил, в которой 
он теперь делал карьеру и с которой чувствовал, особенно в этот свой приезд, 
глубокую связь. Для обоих началось неожиданное и недозволенное счастье, в 
которое они вместе, с внезапной силой, упали из страшной, жестокой, голодной и 
холодной действительности. Оба стали друг для друга центром всей жизни.
 Кругом теперь были – кроме еще оставшихся в России английских, французских и 
американских друзей, – и русские друзья: в Москве – семья Эртель, вдова 
Александра Эртеля, писателя и друга Льва Толстого, умершего еще в 1908 году, ее 
дочери, из которых одна, Вера, была подругой и помощницей Констанции Гарнет, 
известной переводчицы на английский русских классиков, другая – Наталия, 
впоследствии по мужу Даддингтон, автор книги о Бальмонте и переводчица его 
стихов. Вдова Эртеля давала уроки русского языка членам английского посольства, 
среди них был и Уолпол, и Локкарт, и даже одно время сам фельдмаршал, генерал 
Уавель, в бытность свою в Москве. Тут был и М. Ликиардопуло, работавший в 
Художественном театре, знавший весь театральный и литературный мир, друг 
Брюсова, Вяч. Иванова и Ходасевича. В Петрограде люди, связанные с Февральской 
революцией, исчезли с горизонта, но у Локкарта появились там новые знакомые – 
герои Октября: Троцкий; Карахан, заместитель наркоминдела и член Коллегии 
иностранных дел; Чичерин, «человек хорошей семьи и высокой культуры», говорил 
Локкарт, расходясь в этой оценке наркоминдела с Карлом Радеком, который называл 
Чичерина «старой бабой», а Карахана – «ослом классической красоты». Он 
познакомился с Петерсом, правой рукой Дзержинского