стало 
фактом, ведущие следователи вынуждены были вновь вернуться к определенным 
деталям, хотя предыдущее расследование показало, что они не были выданы мною. 
Повтор дознания назначили не по инициативе следователей. Они были достаточно 
опытными и проницательными, чтобы не иметь необходимости в доследовании. Просто 
силы, стоявшие за ними, оказали давление, потому что не желали верить 
полученным результатам. Может, это был главный обвинитель (которого, к слову 
сказать, я ни разу не видел за весь период допросов, длившийся целый год, и это 
никогда не перестанет удивлять меня). Возможно, давили военные власти. Но, 
скорее всего, американцы – им было за что мстить мне… Случалось, что я терял 
силы и терпение. «Какое теперь имеет значение – двойное, тройное или 
пятикратное пожизненное заключение?» – задавался я немым вопросом и 
преднамеренно шел на уступки. Помню, следователи в этих случаях озабоченно 
переглядывались и качали головами…

Первое время после возвращения в Хельсинки я смотрел на себя, как на шпиона 
интернационального масштаба, имеющего четко определенный мотив действий. Но 
однажды мне пришлось опоздать на заседание руководства ВВС. Открыв дверь, я 
извинился и вошел, на что председатель приветливо помахал рукой и предложил 
свободное место.

Не знаю, что со мной случилось, но я в буквальном смысле слова остолбенел. 
Стоял и смотрел на присутствующих, ничего не подозревающих и ни о чем не 
ведающих, и вдруг подумал: «А ведь среди вас появился предатель». Эта мысль 
пронзила меня с ужасающей силой, я словно увял и уменьшился в росте, и 
оставался тихим и отсутствующим во все время заседания. Но никто не обратил на 
это внимания, поскольку я был там весьма незначительной персоной.

Слово «предатель» вскоре засело в моем сознании и постепенно превратилось в 
кошмар, с которым я не мог бороться. Оно жило, ворочалось в мозгу, как червь, я 
начал смотреть на самого себя с отвращением. В конце концов, один сослуживец по 
командной экспедиции посмотрел как-то на меня удивленно и спросил: «Черт побери,
 что это ты такой мрачный? Может, протокольные мероприятия отнимают много сил?» 
Он засмеялся. Но мне стало не до смеха: это был сигнал взять себя в руки!

Человек обладает удивительным умением приспосабливаться. Можно сказать, что и я 
приспособился к неизбежной ситуации. Неизбежной, поскольку зашел слишком далеко 
и не видел никакого пути назад. Неизбежной, потому что мое упрямство не 
позволяло поставить крест и выйти из игры.

Огромным напряжением сил я вернул себе равновесие. Инстинкт самосохранения 
победил. Неприятное чувство исчезло. Но прежнего состояния легкости уже не 
ощущалось. Я чувствовал себя одиноким и изолированным от общества. Не было 
больше единения, солидарности с коллегами, друзьями и знакомыми, хотя все они 
вели себя по-прежнему. Мысль, что мое будущее возможно лишь за пределами Швеции,
 росла и росла, все больше превращаясь в своеобразную идею фикс. И когда 
однажды я снова покинул Швецию, то думал, что уже не вернусь назад…

Почему же СЭПО не находило улик? Как можно было работать годами в Стокгольме, 
где оно буквально охотилось за Веннерстремом – и не дать, не оставить после 
себя хоть каких-то улик? Многие впоследствии недоумевали и удивлялись. Но ответ 
напрашивается простой: все протекало слишком ординарно! Не было ничего, что 
напоминало бы драматические особенности других столиц: Москвы, Вашингтона, 
Берлина. Иными словами, в работе офицера экспедиции нелегальная деятельность 
полностью переплеталась с легальной. И ни разу не было никаких отклонений.

Примечательно, что в то же самое время активно действовал русский полковник 
Олег Пеньковский – агент ЦРУ, разоблаченный в конце 1962 года. С точки зрения 
Веннерстрема было ужасно, что существовал такой человек. Он служил в Центре, в 
Москве – в самом сердце советской разведки. И Стиг не мог с этим смириться, 
даже когда разоблачение стало фактом.

Позже он признавался, что был в шоке, представив, как в то время он вдруг узнал 
бы, что ЦРУ удалось проникнуть в святая святых Центра, что там есть человек, 
который в любой момент может раскрыть существование агента Веннерстрема 
американцам! Стиг никогда не был особенно пугливым, но отдавал дань реальности: 
каково было бы узнать об этом обстоятельстве, спокойно сидя в стокгольмской 
командной экспедиции? Любой был бы смертельно напуган и немедленно прекратил 
свою нелегальную работу. О