ирам пресса 
также совершенно равнодушна. Но вдруг поднимается небывалый переполох – по 
трапу ведут огромного орангутанга! Для всех, в том числе и бывших на борту, это 
стало сюрпризом, поскольку весь перелет его содержали в нижних этажах самолета. 
Орангутанг путешествовал из Гамбурга в зоопарк Лос-Анджелеса. Был ли генерал 
удивлен или раздосадован – остается только гадать.

Петр смеялся от души и по старой привычке хлопал себя по коленям. Он всегда 
легко переходил на язык веселья и шуток. И Веннерстрем весьма ценил это 
качество своего куратора, поскольку и сам был тонким ценителем юмора.

Однако по возвращении в Стокгольм, будучи приглашенным на следующее утро к 
американскому послу для награждения орденом, он так и не сумел усмотреть хоть 
что-нибудь смешное в том, что происходит. Ему хорошо запомнился торжественный 
вечер, проведенный в приятном обществе на вилле посла: одновременно орденом 
награждался и командующий ВВС генерал Аксель Льюнгдаль.

Тем не менее юмора в этой ситуации было предостаточно. Ну разве не ирония 
судьбы, что награда американцев пришла именно по возвращении из Хельсинки?.. 
Только-только отработав с Петром, Стиг стоял теперь посреди большого приемного 
зала резиденции, а посол собственноручно прикреплял к его груди американский 
орден. И от усердия даже высунул кончик языка, потому что никак не мог 
проткнуть толстое сукно униформы… Все это было настолько несообразным, что 
невольная шальная мысль мелькнула в голове Веннерстрема: «И орден – не тот, и 
человеку – не тому».

В награждении не было ничего необычного. Традиционно все атташе посольств 
удостаивались такой чести по окончании срока командировки. Но Стигу все же 
виделось в этом нечто примечательное. Глядя на собравшихся, он ощущал себя в 
острой изоляции: он не был одним из них, он был «лазутчиком», и знал так много, 
как никто другой…




Глава 26


Связь с Центром приняла те же формы, что и в Вашингтоне: теперь контакты со 
шведским агентом поддерживал советский военный атташе Семен Ющенко, а для 
донесений, как обычно, использовалась фотопленка, которую проявляли в Москве. 
Отличие было в одном: в Стокгольме Стиг использовал только специальную пленку с 
засекреченным способом проявления.

Фотографирование не представляло для него большой проблемы. Всю аппаратуру он 
захватил из Штатов домой, поскольку она была его собственной. В Вашингтоне 
приходилось заниматься этим на работе, что не вызывало подозрений, так как 
входило в официальные служебные обязанности. Но в командной экспедиции 
Стокгольма дело обстояло иначе. Тут Веннерстрем вынужден был уединяться на 
вилле, где жил. К счастью, она оказалась довольно просторной, и внизу нашлась 
небольшая комната, чтобы устроить фотолабораторию. Перемешанная с разными 
инструментами и старьем, аппаратура выглядела кучей хлама, снесенного сюда за 
ненадобностью.

Это, в числе прочего, дало впоследствии повод окутать его облик всякими 
«странностями». Причиной, скорее всего, стали хитроумно наводящие вопросы 
полиции.

Не могу сдержать усмешку, когда восстанавливаю в памяти, что мне приписывали. 
СЭПО удалось, например, раздобыть двух свидетелей – один из которых ни много ни 
мало генерал ВВС! Оба дали показания, что видели в моем доме вмурованный в 
стену сейф, спрятанный якобы за картиной. Несмотря на то, что стены 
просвечивали рентгеном, полиция не нашла никакого сейфа, ибо его просто никогда 
не существовало.

Еще кое-кто рассказывал, что у меня, как у Синей бороды, была «тайная комната», 
всегда закрытая. Да, действительно, в подвале имелось одно закрытое помещение. 
Можно назвать его и таинственным – из-за массивной железной двери и надежного 
замка. Такая предосторожность против грабителей была оправданна: там хранились 
вина, крепкие напитки и столовое серебро. Но назвать этот подвал тайником можно 
было только основательно в нем «наугощавшись».

«Значит, должна быть другая комната, в которой можно уединяться», – решила 
полиция. На сей раз «загадочной» стала каморка, где хранилась фотоаппаратура. 
Но объяснялось все просто: здесь на полу стоял небольшой металлический ящик, в 
который я складывал семейные счета. Иногда я просматривал их на игровом столике,
 но расположиться попросторней мешала приоткрытая дверь. После того как столик 
несколько раз опрокинулся, я стал запираться, не придавая этому никакого 
значения.

Как уже говорил, фотографировал я тут же. Но у меня не было необх