онные ошибки периодически все же приводили к нарушению границ – и 
русские не выдержали: 3 апреля 1950 года над Балтийским морем под Либавой был 
сбит самолет с десятью членами экипажа. Стиг воочию представил, какая 
нервозность царила в руководящих кругах! Зная позицию русских, он с 
любопытством ждал, как прореагируют американцы. Предпримут ли контрмеры? И 
какие именно?

Как назло ему снова пришлось отправиться с дипкурьерской миссией в Стокгольм. 
Позже Петр сожалел:

– Ты был мне нужен. В первые дни неизвестности очень хотелось узнать, как 
реагировали в американском посольстве.

Но ничего примечательного так и не случилось: обмен нотами с резко 
сформулированными претензиями с обеих сторон. И все.

Вскоре русские вооруженные силы сбили еще один самолет в Северном Ледовитом 
океане, затем другой – в Тихом. Сообщения о них дошли до Веннерстрема, но он не 
исключал возможности, что число сбитых самолетов было больше. Этими действиями 
Москва достигла, по крайней мере, одной цели: «разведчики» стали держаться 
подальше, и эффективность их усилий уменьшилась.

Можно представить, какой ужас испытал Стиг, узнав, что шведский самолет тоже 
начал летать с той же целью, что и американские. Его родная разведка всячески 
подражала манере великих держав. Военным властям в Стокгольме удалось закупить 
у американцев сверхсекретное электронное оборудование, которое имелось на их 
самолетах, – оно стоило миллионы крон. Оборудование было установлено на старом 
тихоходном Б-3. Для его монтирования потребовалась команда из пяти 
высококвалифицированных специалистов-электронщиков.

Самолет регулярно облетал границы территориальных вод у Балтийского побережья 
одновременно с американцами. И за ним тоже наблюдали русские радары. После 
грозного предупреждения, сделанного Советским Союзом, полеты Б-3 превратились в 
рискованную авантюру. Стигу это казалось прямым вызовом судьбе. В 1951 году, 
приехав ненадолго в Стокгольм, он счел необходимым сделать предупреждение. Ему 
не давала покоя фраза Петра Павловича: «В „холодной войне“ можно позволить себе 
сбить один-другой самолет».

Испросив аудиенции у нескольких руководящих лиц, Веннерстрем высказал свои 
опасения, указывая на слишком большой риск таких полетов. Он предлагал, чтобы 
маршруты были отодвинуты подальше от границ. Но, к великому сожалению, ему 
пришлось столкнуться с полным непониманием. Из этой ситуации Стиг сделал лишь 
один вывод: поскольку навигационная оснащенность была отличной и ошибка или 
халатность летчика исключались – значит, имелось что-то, во что ему не 
следовало вмешиваться.

Хотя, конечно, такое положение дел вызывало недоумение. Да, он был оторван от 
влиятельных кругов в Стокгольме, но уж в оценке советских условий мало кто из 
шведов мог с ним сравниться и к его мнению следовало прислушаться. Во имя 
благоразумия…

В июле 1951 года советский посол адмирал Родионов выразил протест шведской 
стороне по поводу двух нарушений шведскими самолетами нашего территориального 
пространства в районах Либавы и Виндау. И если не хотели принять к сведению 
рекомендации Веннерстрема, то уж русский протест должен был послужить 
достаточным предостережением. Однако ничего не изменилось: шведы прислали 
извинение по дипломатическим каналам и продолжали действовать, как и прежде.

Почти год прошел без заметных последствий. А затем, летом 1952 года, наступила 
злосчастная пятница, когда «русские разозлились». Возмездие настигло и шведский 
разведывательный самолет. Существуют доказательства, что он был сбит: найдены 
останки корпуса с пулевыми отверстиями. Но судьба экипажа так до сих пор и 
неизвестна. Подробностей Стиг не знал, так как в июне 1952 года уже находился в 
США. Но и там был опубликован явно неубедительный и странный комментарий 
шведского военного руководства: «Самолет совершал навигационный полет с целью 
подготовки радиотелеграфистов». Конечно, намерение ясное: ввести массы в 
заблуждение. Однако ироничные и сочувствующие улыбки офицеров американской 
разведки, обсуждавших со шведом этот комментарий, убеждали в том, что подоплека 
дела им ясна и понятна.

Но все это было много позже. А пока Веннерстрем обрел в Советском Союзе свободу,
 малодоступную для членов натовских посольств, и этот факт очень интересовал 
американцев. Почти все поез