и выделила двух надежных татар, которые должны были 
охранять меня и выполнять обязанности адъютантов. Эти славные ребята уже с 
полудня ждали меня на корабле и заняли место в трюме. Сейчас они стояли у трапа,
 чтобы я в последний момент успел подняться на борт.

Тем временем я крался по темным улицам пугающего своей темнотой города. Я 
должен был убедиться, что в моем кабинете не осталось ничего, что утром могло 
бы попасть в руки победителей. Я распахнул дверь. Полная тьма — освещение 
больше не работало. Ничто не работало. Спичек с собой у меня тоже не было, 
поэтому я был вынужден на ощупь пробираться сквозь непроницаемый мрак.

Послышался шорох. Нет, это лишь плод моего воспаленного воображения. Я поднялся 
вверх на несколько ступеней. Нет, действительно кто-то крадется.

Боже мой, неужели у меня мания преследования? Мне показалось, что наверху 
кто-то был.

Точно, скрипнули ступени.

Или нет?

Или они скрипят подо мной?

Черт побери! Мой кабинет расположен на четвертом этаже. Если сегодня ночью 
здесь кого-нибудь убьют, то об этом никогда не узнают. Прежние правители 
вот-вот покинут город, а новые прибудут только утром, За это время можно, если 
потребуется, избавиться от сотни трупов.

Что со мной?

Я никогда так не нервничал. Чувство страха было мне почти незнакомо. На 
протяжении своей карьеры я побывал в стольких передрягах! Я замер, И вдруг!

Что-то зашуршало!

Если бы я мог разглядеть!

Пойду назад.

Но результат будет тот же, Если я поверну на полпути, то покажу…

Неожиданно ко мне метнулась тень, и кто-то схватил меня за горло. Защищаясь, я 
отбросил его. Темноту разрезал луч электрического фонарика. Я выхватил его из 
рук противника и попытался ослепить нападавшего ярким светом.

В нем я узнал матроса Фильку. Мне было известно, что ЧК поручила ему убить меня.


Его рука потянулась к боковому карману, но я был быстрее. Застрелив его, я 
помчался на корабль, на котором уже были готовы к отплытию шесть тысяч 
несчастных русских беженцев.

Наше судно медленно рассекало морские волны. Была ночь перед Благовещением, и 
архиепископ Платон, покидавший свою любимую родину, служил на фордеке вечернюю 
службу.

Шел проливной дождь, и наш корабль то поднимало на гребень волны, то бросало 
вниз.

Все стояли на коленях и молились, шторм заглушал стенания беженцев, лишившихся 
крова, денег, имущества и надежды. Их просто несло вперед, потрясенных и 
отчаявшихся. Куда? Кто знал?!

На следующий день, согласно договоренности с французами, в Одессу вошли двести 
большевиков. На них были рваные шинели, а некоторые были одеты в женские пальто.
 Впереди шли музыканты: два трубача, флейтист и барабанщик. Красные флаги и 
плакаты с призывами записываться в Красную Армию. Тут же были плакаты с 
угрозами, что если в отряде недосчитаются хотя бы одного красноармейца, то 
тысячи горожан будут казнены, и что город будет взорван, если не будут получены 
500 миллионов рублей. Председателем ЧК был Калиниченко, помощник бежавшего 
Юзефовича. Но всех их затмевал палач. А палачом была товарищ Дора.

Откуда она взялась?

Как ее звали на самом деле?

Кто знает?

Это была молодая, красивая женщина, но порок и распутство наложили на нее свой 
отпечаток. Глаза ее были ужасны — это были глаза хитрой и кровожадной хищницы. 
Свою настоящую жизнь Дора целиком посвятила ЧК и редко появлялась на улице. Все,
 что выходило за рамки ее деятельности, не представляло для нее никакого 
интереса. Обычно она проводила весь день в нетерпеливом ожидании вечера. Слабая 
и усталая после бессонной ночи, не имея ни малейших интеллектуальных 
потребностей, она металась в постели с одной лишь мыслью — желанием забыться в 
кровавом угаре.

Только вечером она начинала жить. Она тщательно одевалась, как будто собиралась 
на великосветский бал: надевала красивое платье, украшала себя цветами, 
обливалась духами и принимала большую дозу кокаина. Она превращалась в 
блестящую и обворожительную женщину: счастливое лицо, умные, лучистые глаза. 
Она покидала комнату, оживленная, предвкушающая сладостное удовольствие.

Ее уже поджидала компания чекистов. Они пили игристое шампанское, вспоминали 
веселые деньки, шутили и беззаботно смеялись. Жизнь в этот момент казалась им 
прекрасной, такой, о которой они мечтали. Дора пила много, но всегда знала меру,
 постепенно приходя в состояние экстаза. По мере приближения ночи ее глаза 
начинали лихорадочно гореть нетерпеливым ожиданием, а губы нервно подергиваться.


Веселая оргия продолжается, но вот она, наконец, услышала долгожданный шум 
подъезжающего грузовика. Сердце До