ситуация в плане национальной обороны выглядит плачевно. Это, отвечал Коноэ, 
серьезно его расстроило. Флоту следовало занять позицию в полном соответствии с 
его взглядами; внутренняя политическая ситуация — это его собственное дело как 
премьер-министра, и ему самому решать, что следует предпринять. 

В письме к Симаде Ямамото пишет: «Если судить по тому, как он мне жалуется, он, 
должно быть, принимает меня за дурака. И неудивительно, — если принц Коноэ 
всегда рассуждает в таком же тоне. В реальности для флота исключительно опасно 
исполнять то, что соизволят изречь министр иностранных дел Мацуока и ему 
подобные. Я ощущаю глубокое чувство вины перед его величеством ». Ямамото не 
симпатизировал и Симаде, — не доверял ему и описывал как типичного «льстивого 
купца ». Конечно, он не мог знать, что впоследствии Симада войдет в 
правительство Тодзио в качестве морского министра и настолько приблизится к 
своему боссу, что заслужит прозвище «лакей Тодзио», и все же в письмах Ямамото 
к Симаде, в отличие от тех, что он писал другому однокласснику, Хори, всегда 
содержится некое завуалированное предупреждение. 

Таким образом, возвратившись на «Нагато» в Хасирадзиму, Ямамото все еще 
залечивал свои обиды. Тем не менее, являясь главнокомандующим, он уже не мог 
отстраняться от возможной войны между Японией и Америкой. Если позволить себе 
увлечься гипотезами, то, конечно, найдется много «если бы», которые можно здесь 
обсудить, анализируя, кто и что сказал в период, предшествовавший началу войны. 
Например, хотя пост Ямамото, как таковой, не позволял ему таких действий, он 
ставил под угрозу свою должность главнокомандующего Объединенного флота, потому 
что продолжал возражать против Трехстороннего пакта. Будь он заместителем 
министра или министром — почти наверняка рисковал бы своей работой — не говоря 
о жизни — по причине такой оппозиции. Похоже, он неохотно уходил из опасения 
навредить доброй старой морской традиции (в укрепление которой сам внес немалый 
вклад): только морской министр может вмешиваться в политику, и все остальные 
должны подчиняться его власти. 

«Левое крыло» флота, таким образом, вело себя с почти излишней корректностью. В 
этом смысле она похожа на корректность поведения императора в политике — вопрос 
трудный, но тот, кто немало пострадал из-за этого, не может с легкостью от него 
отмахнуться. При формировании правительства Йонаи ушел в отставку. Через шесть 
месяцев после своей отставки, говорят, он полностью прекратил делать публичные 
заявления как адмирал, даже бывая в морском министерстве. Он поделился с 
Харадой Кумао: 

— Жизнь, которую я сейчас веду, почти полностью отключена от мировых событий. 

«В обычное время это выглядело бы естественно, — замечает Такеи Даисуке, — но в 
этот конкретный момент хочется, чтобы Йонаи высказывался почаще...» 

Что случилось бы, если бы Ямамото проигнорировал морские традиции и позволил 
себе небольшое нарушение субординации, выступив против намерений вышестоящих, 
как это делали его коллеги в армии, но в другом направлении? Когда Йонаи, живя 
почти затворником, услышал о подписании Трехстороннего пакта, он описал период 
своего пребывания на посту морского министра: «Оглядываясь назад, считаю, что 
наша оппозиция Трехстороннему пакту оказалась тратой времени, как если бы 
грести против течения в ста ярдах от Ниагарского водопада ». Услышав это, Огатд 
спросил его, стали бы они сопротивляться до самого конца, если бы Ямамото 
продолжал возглавлять флот. 

— Конечно, — ответил Йонаи; потом после паузы добавил с явным волнением: — Но я 
полагаю, нас бы обоих убили. 

Понятно, не только флот и не только Йонаи с Ямамото осмеливались противостоять 
Трехстороннему пакту. Узнав о подписании пакта, старый государственный деятель 
Саондзи, находясь у себя дома, сказал своим служанкам: 

— Теперь даже вы, возможно, не умрете в своих постелях! 

Несколько раньше, когда вопрос альянса рассматривался на пленарном заседании 
Совета при императоре, советник Исии Кикудзиро выступил со следующим 
предупреждением: «Поразительно, что страны, которые вступали в союз с Германией 
или ее предшественницей Пруссией, никогда не извлекали никакой пользы из этого. 
Напротив, были такие, которых в результате постигли катастрофы и они потеряли 
свой суверенитет. Германский канцлер Бисмарк когда-то сказал, что любой союз 
между нациями требует рыцаря на коне и рыцаря на осле и Германия должна себе 
гарантировать, что будет рыцарем на коне». Но в конце концов ни у кого не 
нашлось силы управлять событиями или раскрыть глаза тупому ослу. 

Примерно через две недели после подписания пакта за обедом с Харадой Кумао 
Ямамото поделился тем, как он решил теперь настроить себя раз и навсегда: 

— Происходит что-то немыслимое. Флот сейчас должен следить за тем, чтобы 
получать все, что нами считается необходимым для подготовки. Лично я думаю, что 
если мы собираемся воевать с Америкой, то должны смириться с тем, что вступаем 
в войну почти со всем остальным миром. Даже если мы подпишем с Советским Союзом