большинстве отраслей предпринимательства, далеко отставали от намерений и 
деклараций. Начатые работы часто не доводились до конца, и огромные деньги были 
растрачены на грандиозные планы или же перекочевали в карман коррумпированных 
чиновников и высокопоставленных фашистов, стремившихся нажить состояния, пока 
представлялась такая возможность.
 Тем временем за фасадом широко разрекламированных проектов модернизации и 
улучшения благосостояния людей полмиллиона итальянцев по-прежнему жили в 
состоянии полнейшего убожества. Ради туристов полиция очистила улицы от 
попрошаек; однако нищеты не убавилось от того, что ее убрали со всеобщего 
обозрения. Ради победы в «битве за зерно» фермеры получали медали и денежные 
субсидии; но сельское хозяйство понесло известный урон за счет такой 
концентрации на зерновых, производство которых не являлось ни тогда, ни 
когда-либо ранее рентабельным в условиях Италии. Тысячи мелких фермеров и 
недовольных своим положением крестьян покидали земли, и в то же время не было 
сделано ничего, чтобы покончить с крупными земельными владениями, что было 
одной из причин их недовольства. Зарплата годами оставалась прежней, и условия 
работы в городах, как и в сельской местности, не улучшались в той степени, в 
какой это происходило в большинстве других стран Западной Европы.
 И тем не менее мало кто винил в этом дуче. Фашизм представлялся несовершенным, 
но его основатель оставался человеком, ниспосланным самой судьбой. Антифашисты 
в стране были, но людей, настроенных лично против Муссолини, было немного. Едва 
ли кто подвергал сомнению его действия. Он был не только диктатором. Он был 
идолом. Его фотографии вырезали из газет и развешивали на стены в тысячах 
квартир, повсюду была видна белая краска восхвалявших его лозунгов; стаканы, из 
которых он пил, кирки, которыми он пользовался во время длительных поездок, 
приравнивались к священным реликвиям. В 1929 году он решил проблему, 
разделявшую с 1870 года общественное мнение Италии. Подписав с Ватиканом пакт, 
известный как Латеранское соглашение, в своей популярности он достиг новых 
высот. Все прошлые антиклерикальные и кощунственные нападки на «мелкого 
ничтожного Христа» были прощены и забыты критиковавшими его ранее католиками, 
признавшими Латеранское соглашение началом новых приемлемых отношений между 
церковью и государством. С его двусмысленным отношением к католичеству и 
христианству, позволявшим ему, с одной стороны, говорить о своей «глубокой 
религиозности», о себе как «католике и христианине», а с другой стороны, во 
всеуслышание заявлять о своем атеизме, было покончено объявлением дуче 
практикующим католиком.
 Фактически он был всего-навсего непоследовательным католиком. При этом он 
всегда был исключительно суеверным и не стыдился этого. Когда он был на людях, 
часто видели, как он засовывал руку в карман, чтобы дотронуться до яичек и тем 
самым оградить себя от сглаза, если среди присутствующих находились те, кто, по 
его мнению, был способен на это. По словам Маргариты Сарфатти, у него были 
странные верования «относительно луны, влияния ее холодного света на людей, их 
поступки и опасности, которой подвергается спящий человек, когда на него падают 
лунные лучи»  [11]  .
 Он гордился своим умением толковать сны и знамения и гадать на картах, и ему 
всегда доставляло удовольствие, когда ему предсказывали его собственную судьбу 
и гадали по ладони руки. Одна хиромантка, предсказавшая убийство Маттеотти, 
произвела на него столь сильное впечатление, что он посылал начальника полиции 
к ней за консультацией, когда сталкивался с неразрешимой проблемой. Однажды 
вечером, прочитав в «Тайме» о сокровищах, обнаруженных в гробнице Тутанхамона, 
и проклятиях, которые египтяне навлекали на тех, кто потревожит их останки, он 
бросился к телефону и распорядился немедленно убрать подаренную ему мумию, 
выставленную в салоне в Палаццо Киджи. Ящики его стола были забиты всякими 
амулетами и предметами религиозного культа, которые он получил от своих 
почитателей и не осмеливался выбросить. До конца жизни он носил на шее реликвию,
 завещанную ему матерью, и древнюю медаль, полученную от матери короля королевы 
Маргариты, которая, будучи одной из самых ярых его почитательниц, просила не 
снимать медаль в память о ней. Он считал, что эти амулеты защищают его от 
смерти и от рук врагов.
 Первое из четырех покушений на его жизнь было совершено 4 ноября 1925 года, 
когда бывший депутат социалист Тито Дзанибони — по утверждению Муссолини, 
«наркоман на службе Чехословакии» — был арестован близ Палаццо Киджи в номере 
отеля, откуда он намеревался стрелять в дуче, когда тот прибудет принимать 
военный парад. Спустя пять месяцев ирландка, достопочтенная Виолетта Гибсон, 
стреляла в него во время визита в Триполи. Но лишь после четвертого покушения в 
Болонье 31 октября 1926 года, когда толпою был растерзан мальчик, которого 
Муссолини не считал виновным, дуче предпринял ответные действия. Его 
предшествующая терпимость ценилась высоко; его действия против масонов и 
социалистов считались вполне справедливыми; храбрость и хладнокровие, 
проявленные им при каждом покушении, явились предметом восхищения. «Представьте 
себе! — заявил он, не смутившись, после того, как посланная мисс Гибсон пуля 
царапнула ему переносицу. — Представьте себе! Женщина!» «Если я иду вперед, — 
выкрикивал он группе официальных лиц, — идите за мной! Если я отступлю, убейте 
меня! Если я умру, отомстите за меня!» Сразу же после одного из других 
покушений он принял британского посла, который понял, что произошло в 
действительности, лишь после того, как услышал приветственные крики на улице 
перед окном  [12]  .
 «Бог оберегает дуче, — заявил секретарь партии, обращаясь к находившейся в 
состоянии дикого восторга толпе. — Он величайший сын Италии, законный наследник 
Цезаря».