грандиозную, но совершенно бессмысленную и невыполнимую идею. 

В СТАВКЕ ФЮРЕРА 

26 июля 1943 года я завтракал в гостинице "Эдем", расположенной в центре 
Берлина, со своим старым другом, в то время профессором Венского университета. 
После превосходной трапезы мы с чашечками кофе, или, скорее, того 
неопределенного напитка, который должен был играть роль кофе, сидели в холле, 
болтали, вспоминали Вену и общих знакомых. Это короткое бегство в гражданскую 
жизнь - я даже был не в военной форме - давало мне ощущение отдыха, разрядки. 
Однако с течением времени какое-то странное, неясное чувство тревоги и 
беспокойства охватывало меня. Хотя я заранее предупредил телефониста гостиницы, 
где меня можно найти, тревога не проходила. 

Наконец, не в силах больше терпеть, я позвонил в свою контору. Оказалось, моя 
секретарша уже сбилась с ног в поисках меня. Почти два часа меня искали везде, 
где только можно. 

- Шеф, вас вызывают в ставку фюрера, - возбужденно прокричала она в трубку. - 
До 17 часов самолет будет ждать вас на аэродроме Темпельхоф. 

Я понимал весь этот ажиотаж, ведь до сих пор меня никогда не вызывали в ставку. 
Скрывая, насколько можно, волнение, охватившее меня, я только сказал: 

- Передайте Радлю, пусть немедленно идет ко мне в комнату, уложит мою форму и 
туалетные принадлежности в чемодан и привезет все на аэродром. Я туда 
отправляюсь прямо сейчас. Вы не знаете, о чем может идти речь? 

- Нет, шеф. Мы ничего не знаем. 

Я торопливо попрощался со своим другом, который был явно взволнован, узнав, что 
меня вызвали в ставку, и прыгнул в такси. По дороге я пытался догадаться о 
причине столь неожиданного вызова. Может, речь пойдет об операции "Француз" 
(диверсии на иранских железных дорогах)? Или о проекте "Ульм" (нападение на 
военные заводы Урала)? Все возможно, хотя я плохо представлял, как мое 
присутствие в ставке фюрера могло ускорить подготовку к этим операциям. "Ну что 
ж, - сказал я себе, - поживем - увидим!" 

На аэродроме Радль, мой адъютант, уже ждал меня с чемоданом и портфелем. Я 
быстро переоделся. Радль рассказал мне последние новости. По радио только что 
объявили о смене режима в Италии, но ни я, ни он не видели никакой связи между 
этим событием и моим вызовом в ставку. 

Когда мы направились к летному полю, я увидел, что винты "Юнкерса-52" начали 
медленно вращаться. "Какой комфорт, - успел подумать я, - этот огромный самолет 
для меня одного!" В последний момент я вспомнил, что забыл сказать главное. 

- Надо, чтобы я мог с вами связаться в любой момент, - крикнул я Радлю. - Как 
только я узнаю, о чем идет речь, я вам позвоню. Две роты пусть находятся в 
полной боевой готовности! Это главное. 

Самолет взлетел, развернулся и начал набирать высоту. Я снова принялся гадать. 
Что меня ждет в ставке фюрера? С кем я встречусь? Чем больше я размышлял, тем 
меньше понимал. В конце концов я прекратил попытки разрешить эту загадку и 
принялся рассматривать самолет, в котором был единственным пассажиром. Прямо 
перед моим креслом я обнаружил небольшой шкафчик с напитками. Набравшись 
наглости, я через приоткрытую дверь спросил у летчиков, имеет ли право пассажир 
пользоваться его содержимым. Двух рюмок коньяка оказалось достаточно, чтобы 
успокоить мои нервы, и я смог с высоты полюбоваться живописными видами земли, 
над которой мы пролетали. 

Вскоре мы пересекли Одер и под нами поплыла зеленая шахматная доска новых 
территорий в чередовании лесов и полей. Мне любопытно было, где мы приземлимся, 
ведь до сих пор я не знал о ставке фюрера, как и большинство смертных, больше 
того, что она расположена в Восточной Пруссии и носит кодовое название "Волчье 
логово". К счастью, мой адъютант позаботился обо всем и положил в портфель 
карту Германии, по которой я мог проследить наш маршрут. Через полтора часа 
после взлета с берлинского аэродрома мы пролетели, на высоте километра, над 
городом Шнейдемюль, затем пилот, в кабину которого я к тому времени перебрался, 
показал мне внизу зеркало большого озера и перекресток железных дорог 
Варшава-Данциг и Инстенбург-Познань. Железнодорожные пути выделялись на земле с 
ясностью геометрического чертежа, и я подумал, какую прекрасную цель 
представляет этот перекресток железных дорог для авиации противника. Через 
секунду эта мысль разозлила меня. Я переживаю прекрасный час, мощный самолет 
несет меня в волшебно сияющем небе над прекрасной страной, а я не могу забыть, 
хотя бы на минуту, об этой проклятой войне. 

За нашей спиной солнце все больше клонилось к горизонту. Постепенно самолет 
снизился до высоты 300 метров. Пейзаж внизу начал меняться, превращаясь в 
плоскую равнину, перерезанную многочисленными речушками и испещренную пятнами