Эймен. Скажите трибуналу, когда производились эти разведывательные полеты над 
Лондоном и Ленинградом? 

Лахузен. Точной даты я не могу указать... Могу только сказать, что эти 
разведывательные полеты имели место в указанных районах, результатами их 
являлись фотографии, которые передавались по назначению... 

Эймен. В каком году или в течение каких лет производились эти полеты? 

Лахузен. Они производились в 1939 году до польской кампании. 

Эймен. Эти полеты держались в секрете? 

Лахузен. Конечно, они были весьма секретны..." 

И далее: 

"Эймен. Были ли вы как сотрудник абвера осведомлены о планах германского рейха 
вести войну? 

Лахузен. В той мере, в какой они касались своими следствиями деятельности 
управления "Заграница/абвер" или содействия по подготовке [войны]. 

Эймен. Доходила ли до вас какая-либо информация, недоступная обычным 
сотрудникам или офицерам в армии? 

Лахузен. Да, естественно; это было заложено в существе моей деятельности". 

ПРОВОКАЦИЯ, С КОТОРОЙ НАЧАЛАСЬ 

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА 

Затем Эймен привлек внимание трибунала к тем обстоятельствам, при которых 
управление ОКВ "Заграница/абвер" осенью 1939 года помогло гиммлеровской Службе 
безопасности инсценировать нападение переодетых в польскую военную форму 
эсэсовцев и специально отобранных в концлагерях заключенных на радиостанцию в 
пограничном городе Глейвице (Гливице), ныне находящемся на территории Польши. 
Эту провокацию нацистское руководство использовало как предлог для агрессии 
против Польши, а тем самым - для развязывания Второй мировой войны. 

"Эймен. Скажите, это мероприятие как-нибудь специально называлось? 

Лахузен. Так, как это записано в дневнике моего отдела, эти мероприятия, 
которые непосредственно предшествовали польской кампании, получили название 
"Гиммлер". 

Эймен. Объясните трибуналу характер помощи, которую должна была оказать ваша 
организация. 

Лахузен. То дело, по которому я сейчас даю свидетельские показания, является 
одним из наиболее таинственных дел, которое когда-либо имело место в отделе 
разведки и контрразведки. Через некоторое время - я думаю, что это было в 
середине августа, в дневнике можно прочесть точную дату - как отдел 
контрразведки № 1, так и мой отдел, то есть отдел контрразведки № 2, получили 
распоряжение доставить польские мундиры и снаряжение, а также удостоверения 
личности и т. п. для мероприятия "Гиммлер". 

Как далее следует из записей дневника отдела, который вел не я, а мой адъютант, 
распоряжение Канарис получил из оперативного штаба вооруженных сил или из 
отдела обороны страны. Кажется, при этом упоминалось имя генерала Варлимонта 
(заместителя начальника штаба oпeративного руководства ОКВ). 

Эймен. Знаете ли вы, откуда поступил этот запрос? 

Лахузен. Я не могу сказать, откуда поступил этот запрос. Я могу только сказать, 
как это было получено нами в виде приказа. Мы, начальники соответствующих 
отделов, призадумались тогда над этим приказом, хотя и не знали, о чем в конце 
концов идет речь. Имя Гиммлера говорило само за себя. В записях дневника это 
было выражено тем, что я поставил вопрос: каким образом господин Гиммлер должен 
получить от нас эти польские мундиры? 

Эймен. Кому должно было быть, собственно, послано это снаряжение отделом 
разведки? 

Лахузен. Это снаряжение должно было быть подготовлено и в какой-то определенный 
день передано представителю СС или СД, имя его упомянуто в официальном военном 
дневнике отдела. 

Эймен. В какое время ваша организация была осведомлена о том, каким образом 
будет использована эта военная форма?