Вскоре после нового  назначения Поссе Гитлер продемонстрировал ему свои
прежние  приобретения,  в   том   числе  и  собрание  картин   Грютцнера.  В
бомбоубежище, где он хранил свои сокровища, были принесены кресла для Поссе,
Гитлера и меня.  Обслуга из СС выносила к нам картину  за картиной.  К своим
любимым  полотнам Гитлер давал беглые  хвалебные  комментарии.  Но Поссе  не
поддавался   ни  этим  оценкам   Гитлера,   ни  его  покоряющей  любезности.
Компетентно  и  неподкупно он  отверг многие  из дорогих  покупок:  "Едва ли
приемлемо" или "Не отвечает уровню галереи, как она мне представляется". Как
это обычно и бывало, если Гитлер имел дело  с действительным экспертом, он и
на  этот  раз  принял  критику  без  возражений.  А  ведь  Поссе  не  принял
большинство картин столь любимой Гитлером мюнхенской школы.
     В середине  ноября 1940 г. в Берлин  прибыл Молотов. Гитлер посмеялся в
кругу своего обычного застольного  кружка над  пренебрежительным  сообщением
своего врача д-ра Карла Брандта, что сопровождавшие советского  Председателя
совета народных комиссаров  и наркома  иностранных  дел  лица  попросили  из
страха   перед   инфекцией  все  тарелки   и  обеденные   приборы  тщательно
прокипятить.
     В  жилом  покое  фюрера  в  Бергофе,  в  Оберзальцберге, стоял огромный
глобус.  Несколькими  месяцами  позднее  я   увидел  на  нем  пометки   этих
неблагоприятно проходивших переговоров. Со значительным выражением лица один
из адъютантов от вермахта указал на небольшую,  проведенную карандашом линию
-- с Севера на Юг  по Уралу. Она была проведена Гитлером  в качестве будущей
границы  разграничения сфер влияния  с Японией.  21  июня  1941 г., накануне
нападения на Советский Союз, Гитлер пригласил меня в свое берлинское жилье и
приказал  проиграть  для  меня  несколько  тактов  из  "Прелюдий" Листа.  "В
ближайшее время Вы будете часто это слышать,  это --  наши победные фанфары,
позывные  для русского похода. Как Вам  они нравятся? ( 5  )... Уж гранита и
мрамора мы оттуда получим, сколько потребуется."
     Теперь уже Гитлер не скрывал своей  мании величия; то,  что  уже  давно
проглядывало  в  его  строительных   прожектах,   должно  было  теперь  быть
закреплено войной, или  как он выражался, "кровью". Аристотель писал в своей
"Политике": "Истина  в том, что величайшие несправедливости исходят от  тех,
кто стремится к сверхмере, а не от тех, кого нужда давит."
     К  50-летию Риббентропа  в 1943 г. группа  близких сотрудников поднесла
ему  великолепную,  украшенную полудрагоценными камнями шкатулку, в  которой
они собрали фотокопии всех заключенных министром иностранных дел договоров и
соглашений.  "Мы  оказались в  затруднительном  положении,-- рассказывал  за
ужином  посол  Хевел,  связной  Риббентропа  при Гитлере,--  при  заполнении
шкатулки. Оказалось, что почти нет договоров, которые бы мы  тем временем не
нарушили." Гитлер смеялся до слез.
     И опять, как  в начале войны,  меня угнетала мысль, что теперь, в самой
решающей   стадии  мировой   войны,   любой   ценой   следовало   продолжать
осуществление столь масштабных  градостроительных замыслов.  30  июля, 1941,
т.е. пока еще развивалось стремительное продвижение немецких войск в России,
я  предложил д-ру Тодту,  "генеральному уполномоченному по делам германского
строительства", законсервировать  все  строительные  объекты,  не являющиеся
абсолютно необходимыми с военной  точки зрения  ( 6). Тодт высказался в  том
духе, что  при нынешнем  благоприятном  ходе операций этот вопрос может быть
отложен на несколько  недель.  И он  был  отложен, поскольку мои ходатайства
перед Гитлером оставались напрасными. Он не давал согласия на какое бы то ни
было сокращение и столь  же скупо  делился с военной промышленностью рабочей
силой  и  материалами  со  своих личных  строек,  как  это бывало уже, когда
затрагивались  объекты  его  особого   пристрастия  --  автобаны,  партийные
сооружения и берлинские проекты.
     В  середине  сентября 1941  г.,  когда  вторжение в  Россию уже заметно
отставало от  высокомерных прогнозов,  по  приказу  Гитлера были существенно
расширены наши договоры о поставках  гранита из Швеции, Норвегии и Финляндии
для моих берлинских  и нюрнбергских объектов.  Ведущим норвежским,  финским,
итальянским, бельгийским, шведским и голландским  фирмам были розданы заказы
на  тридцать  миллионов  рейхсмарок  (7).  Для  доставки грандиозных объемов
гранита  в  Берлин  и Нюрнберг мы учредили 4  июня 1941  г. свой собственный
транспортный флот и собственные верфи в Висмаре и Берлине  для строительства
тысячи барж с грузоподъемностью по 500 т.
     Мое предложение приостановить гражданское строительство оставалось даже
тогда  без  внимания,  когда  в  России  уже  начала  вырисовываться  зимняя
катастрофа 1941  г. 29  ноября Гитлер заявил мне напрямик:  "Еще в ходе этой
войны  я  начну  возведение  зданий. Я  не допущу, чтобы  война помешала мне
осуществить мои планы" (8).
     Гитлер не просто настаивал на выполнении планов. После первых успехов в
России  он  еще  и  увеличил  число  трофейных  танков,  которые  предстояло
выставить   на   гранитных  постаментах  и  которые   должны  были   служить
дополнительным  художественным   средством  убранства   улиц,  придавая   им
высокогероическое  звучание.  20  августа  1941  г. я  по поручению  Гитлера
сообщил  немало  изумившемуся адмиралу Лорей, опекуну берлинского цейгхауса,
что между Южным вокзалом и  Триумфальной аркой  ("Стройобъект Т") намечается
установить  около  тридцати   тяжелых   орудий.  "Гитлер   собирается  также
разместить их,-- продолжал  я,-- и  в некоторых точках Великой улицы и Южной
оси. Так  что общая  потребность в  экспонатах тяжелого вооружения достигает
двух сотен.  А у входа в наиболее  важные  общественные здания  должны  быть
выставлены танки особенно тяжелых типов.