тысяч рабочих. Я каждый день читаю материалы зарубежной прессы, и они пишут,
как страшна наша зенитная артиллерия. Именно  ее они побаиваются, а не наших
истребителей".  Едва Галланд  открыл рот,  чтобы  возразить.  что показатель
поражения  самолетов противника истребителями над территорией Германии выше,
чем зениток, но успел сказать только несколько слов, как его оборвали. Снова
было резко сказано, что мы свободны, в сущности, нас попросту вышвырнули.
     В  чайном домике  я выпил вермута  из всегда  стоявшей там наготове для
подобных  случаев  бутылки;  мой  желудок  взбунтовался  против  только  что
пережитой  сцены.  Галланд, обычно  уравновешенный  и  сдержанный,  выглядел
впервые за  все  время  нашего  знакомства  подавленным.  В  его  голову  не
укладывалось,  что  из-за  трусости  перед   противником  подлежит  роспуску
подчиненная ему истребительная  авиация. В отличие от него мне куда как были
знакомы  подобные  срывы Гитлера,  и  я  знал,  что очень часто  осторожными
маневрами можно было  добиться исправления принятых им решений. Я успокаивал
Галанда: на  предприятиях, изготовляющих  истребители,  невозможно  наладить
производство  орудийных  стволов.  Узкое  место  у  нас  --  совсем   не   в
недостаточном  числе зениток,  а в  снарядах  для  них,  в первую очередь  в
нехватке взрывчатых веществ.
     Заур,  разделявший  мои  опасения,  что  Гитлер  выдвинет  невыполнимые
требования, доложил  ему на следующий день, что увеличение выпуска  зенитных
орудий  зависит  от  парка  специального  технологического оборудования  для
сверления длинных стволов.
     Вскоре  мне вместе с  Зауром пришлось снова  прибыть  в  ставку,  чтобы
обсудить  в деталях отданный Гитлером тем временем письменный  приказ. После
долгого  перетягивания  каната  он  умерил  свое  первоначальное  требование
увеличить производство зениток  в пять раз до роста в два с половиной  раза.
На это он дал нам время до декабря 1945 г. и, кроме того, потребовал удвоить
производство  снарядов  для  зениток (23).  В  относительном спокойствии  мы
смогли обсудить двадцать ввосемь пунктов повестки совещания. Но как только я
снова обратил его  внимание, что при данных условиях  истребительная авиация
должна использоваться только  над  нашей территорией, Гитлер  снова  сердито
оборвал меня и  повторил свой приказ о свертывании производства истребителей
в пользу наращивания выпуска зенитных орудий. На этом он закрыл совещание.
     Это был первый приказ Гитлера, которому не последовали ни я, ни Заур. Я
поступал на  свой страх и  риск,  когда на следующий  же  день на  заседании
штаба,  ведающего вопросами производства вооружений, заявил,  что  "в  любом
случае выпуск  истребителей  должен поддерживаться на максимальном  уровне".
Еще  через  три  дня я пригласил представителей  авиационных предприятий и в
присутствии  Галланда подчеркнул значение стоящей перед ними задачи: "Именно
резким рывком  ответить на нависшую над родиной опасность полного подавления
военной  промышленности"  (24). Постепенно  Гитлер  поостыл  и неожиданно  и
беззвучно даже включил выпуск истребителей, хотя и по урезанной программе, в
высшую категорию срочности. Буря пронеслась.
     По  мере того,  как мы вынуждены были свертывать производство,  а новые
разработки  и   ввобще  приостановить,   Гитлер  начал  все   настойчивее  и
целеустремленнее  возбуждать  среди генералитета и  политических руководящих
кругов надежды на будущее новое оружие, которое якобы и должно решить  исход
войны.  Нередко   все  время  своих  поездок  в  различные  дивизии  меня  с
заговорщической улыбкой спрашивали, когда же поступит новое чудо-оружие. Эти
иллюзии  были мнекрайне неприятны:  придет день, и разочарование  неизбежно.
Поэтому  в  середине сентября, когда  уже  "фау-2"  вступили  в действие,  я
написал  Гитлеру следующее:"В армии  широкое распространение получила вера в
поступление на вооружение в  самое же ближайшее  будущее нового вида оружия,
которое решит исход  войны в нашу пользу. Ожидают, что мы его применим уже в
считанные дни.  Этинастроения вполне серьезно  разделяют и  старшие офицеры.
Возникает вопрос: правильно ли  в  такое  трудное для нас  время  пробуждать
надежды,  которые  в столь сжатые  сроки не  могут быть оправданны и которые
сменятся разочарованием, могущим неблагоприятно сказаться  на боевом духе. А
когда  и население со дня на день  ожидает "чудо-оружия" и даже сомневается,
отдаем ли мы себе отчет в том, что на часах уже без пяти  минут двенадцать и
спрашивает,  не безответственно  ли со  стороны  руководства еще  оттягивать
использование  этого,  уже находящегося  на  складах,  оружия, то  возникает
вопрос, насколько уместна пропаганда такого рода" (25).
     В одной из бесед  наедине Гитлер  хотя и признал, что я прав, но -- как
мне вскоре же пришлось услышать -- он отнюдь не отказался от обещаний нового
"чудо-оружия".  Поэтому  2-го  ноября я писал Геббельсу: "Мне представляется
нецелесообразным вселять в общественность надежды, при том6 что на обозримое
время  нельзя  с  определенностью  гарантировать  их  исполнение...  Поэтому
позволяю себе  просить Вас принять  меры к  тому, чтобы впредь  в ежедневной
печати и в специальных изданиях избегать всякого рода намеков на еще  только
предстоящие достижения нашей промышленности вооружений".
     После  этого  Геббельс  действительно пресек всякую информацию  о новом
виде  оружия. Но странное дело -- слухи стали только  еще  сильнее.  Лишь на
Нюрнбергском  процессе я  узнал  от  Фриче, одного  из ближайших сотрудников
министра   пропаганды,   что   Геббельс   создал   специальную  группу   для
распространения этих  слухов. Они  далеко предвосхищали будущее развитие. Мы
часто  проводили  по  вечерам  в  своем  кругу  нечто вроде  конференций  по
перспективным вопросам развития военной техники и рисовали себе самые смелые
картины. Обсуждались при  этом  возможности  и эффект  применения  и атомной
бомбы. Нередко  в  этих  заседаниях  принимали  участие и  близко  стоящие к