пластинку. В последовавшей продолжительной дискуссии о дефиците рабочей силы
каждый  из  присутствовавших   министров,  не  располагая  профессиональными
знаниями,  старался  на  свой  манер  объяснить   расхождения  в  цифрах.  С
олимпийским спокойствием Гиммлер  высказал предположение,  что не вошедшие в
итоговую статистику, возможно, просто умерли.
     Это заседание было полным провалом. Не внесло оно  ясности и в вопрос о
недостающих  рабочих руках, да  и  вообще это  был конец  с  таким  размахом
замышлявшейся войны против Бормана.
     После  заседания  Геринг  отвел меня в  сторону: "Я знаю, что Вы  тесно
сотрудничаете с моим статс-секретарем  Мильхом. По дружбе  я  хотел  бы  Вас
предостеречь  от  него.  Он не  надежен, и если уж речь  идет  о  его личной
выгоде,  он  не  считается  даже  со  своими  самыми  лучшими  друзьями".  Я
немедленно же передал эти слова Мильху. Он рассмеялся: "Несколько дней назад
Геринг буквально то  же  самое сказал мне про тебя". Попытка Геринга посеять
между  нами  недоверие  была  полной  противоположностью   тому,  о  чем  мы
договаривались:  образовать единый  блок.  Дружеские  связи воспринимались в
третьем Рейхе из-за всеобщей подозрительности как личная угроза.
     Спустя несколько дней после заседания Мильх высказал предположение, что
Геринг  переметнулся из-за  того,  что гестапо получило  доказательство  его
склонности  к морфию.  Мильх  еще  до  этого  советовал  мне  повнимательнее
приглядеться к зрачкам Геринга. Во время Нюрнбергского процесса мой защитник
д-р  Флекснер  подтвердил  мне,  что  Геринг еще  задолго  до  1933  г.  был
морфинистом.  Он  сам  был  его  адвокатом  в  судебном  разбирательстве  по
обвинению Геринга в применении укола морфия не по назначению (9).
     Вероятно, и по  финансовым  мотивам наша попытка  использовать  Геринга
против Бормана  была  обречена на неудачу  с самого начала: Борман, как  это
видно по одному из  нюрнбергских документов, сделал Герингу  подарок в шесть
миллионов  марок  из  фонда "Пожертвования  Адольфу  Гитлеру", образованного
индустриалами.
     После  неудачи  нашего  союза активность  Геринга, и  впрямь, несколько
оживилась, но в неожиданном  направлении -- против меня! Вопреки обыкновению
он несколькими неделями позднее предложил мне пригласить в  Оберзальцберг на
совещание  ведущих  руководителей черной металлургии. Оно состоялось  в моем
домеателье, за обтянутыми бумагой столами для рисования  и осталось в памяти
только благодаря поведению Геринга. Он появился в эйфорическом настроении, с
заметно  уменьшившимися  зрачками   и  сделал  для  изумленных  специалистов
пространный  доклад по технологии  выплавки  металла, в  котором он  блистал
своими познаниями  о домнах  и  обработке  руды.  Затем  пошли  общие места:
следует  выпускать больше продукции,  нельзя пасовать  перед нововведениями,
отрасль  застыла  в традициях, ей  следует учиться перепрыгивать  через свою
тень и прочее в  том же  духе.  К концу своего двухчасового  словоизвержения
Геринг стал говорить все медленнее, лицо его постепенно  принимало все более
отсутствующее выражение. Вдруг он  положил голову на стол и мирно заснул. Мы
сочли самым разумным сделать вид,  что не замечаем рейхсмаршала, покоящегося
во  всем  великолепии  своего  мундира  на столе, дабы  не  приводить его  в
смущение, и  продолжали  обсуждать наши проблемы, пока он не  проснулся и не
объявил скоренько совещание закрытым.
     На следующий день им  была назначена  конференция по проблемам радарной
техники,   закончившаяся   не   менее   бесславно.  Он   снова  являл  собой
безоблачность   и  лучезарность   при  полном  отсутствии  знаний  и   давал
специалистам одно наставление за другим, а под конец, все так же великодушно
настроенный,  осыпал их  потоком распоряжений.  После  того, как  он покинул
совещание,   мне  пришлось  немало  потрудиться,   чтобы  как-то   исправить
причиненный им  вред, но так, чтобы прямо не дезавуировать  рейхсмаршала.  И
все  же  этот эпизод был настолько  скандален,  что  я не  мог не  поставить
Гитлера о нем  в известность. Он же при первом  удобном  случае, 13 мая 1943
г.,  вызвал  промышленников-вооруженцев в ставку, чтобы восстановить престиж
правительства.
     Спустя  несколько  месяцев  после  краха  наших планов  я  встретился с
Гиммлером на территории ставки. Он  резко, угрожающим тоном, произнес: "Я не
считал бы целесообразной еще одну Вашу попытку активизировать рейхсмаршала!"
     Да это было  бы и невозможно. Геринг впал -- и на этот раз окончательно
-- в свою летаргию. Только в Нюрнберге он проснулся снова.



Глава 19

                  Второе лицо в государстве

     Через несколько  недель  после  фиаско  нашего сообщества,  примерно  в
начале  мая  1943  г.,  Геббельс не замедлил обнаружить в Бормане  именно те
достоинства,  которые  еще так  недавно  приписывал Герингу. Он дал  Борману
заверения  впредь  все предназначенные для  Гитлера информационные материалы
направлять только через  Бормана  и  попросил его заполучать от Гитлера  все
указания и распоряжения для него. Это пресмыкательство  было должным образом
вознаграждено. Геббельс списал Геринга окончательно, хотя и полагая, что как
чисто  представительную  фигуру  его  все   же  следует   средствами  своего
министерства подпирать.
     Реальная власть все более смещалась в  сторону Бормана. Он, однако,  не