Геринг выглядел  сильно утомленным, когда  в  конце 1942 г. мы сидели в
его  павильоне, специально построенном  для его  кратких визитов в ставку. В
его рабочем бункере обстановка была  не  столь спартанской,  как у  Гитлера;
удобные кресла, во всяком случае, были. Подавленно он заметил: "Мы еще будем
радоваться,  если после этой войны Германия сохранит  границы  до  1933  г."
Правда,  он тут  же  попытался  замазать  эти  слова  парой  оптимистических
банальностей,   но   у   меня    создалось   впечатление,   что   при   всей
беззастенчивости,  с которой он смотрел в рот  Гитлеру, внутренним взором он
уже видел приближение разгрома.
     По своему прибытию  в  ставку Геринг  обычно ненадолго  удалялся в свой
павильон, тогда  как  Боденшатц,  его связной генерал при  Гитлере,  покидал
комнату,  где  шло  "положение", чтобы, как  мы  полагали,  проинформировать
Геринга о спорных вопросах. Через четверть часа он появлялся на совещании. С
нажимом  -- и без  того, чтобы его об этом просили, -- он поддерживал именно
ту точку зрения, которую  Гитлер отстаивал в  спорах с генералитетом. Гитлер
внимательно  вглядывался в лица  присутствующих:  "Вот  видите,  рейхсмаршал
придерживается как раз моей точки зрения!"
     После полудня  7  ноября 1942 г.  я  сопровождал Гитлера в спецпоезде в
Мюнхен. Во  время таких поездок, когда он  был избавлен от рутины  ставки, с
ним  было  легче  обсудить  некоторые,  требующие  времени,   общие  вопросы
производства  вооружений.  Его персональный  поезд  был  оборудован  радио-,
телеграфной и телефонной связью. Йодль и  еще  несколько  генштабистов также
сопровождали Гитлера.
     Общее настроение  было напряженным. Мы уже опаздывали  на  четыре часа,
потому что у каждой крупной станции  мы задерживались, чтобы  подключиться к
имперской  телефонной сети и получить последние сведения.  С самого  раннего
утра в пути находилась целая армада транспортных судов противника, которая в
сопровождении  боевых  кораблей  направлялась,  очевидно  через  Гибралтар в
Средиземное море.
     В былые времена  Гитлер обыкновенно во время остановок появлялся в окне
своего  вагона перед  народом. Теперь же контакты с внешним миром, казалось,
были ему  нежелательны.  Шторы  на  окнах  со стороны перрона  были опущены.
Как-то мы с Гитлером  поздним вечером сидели в его  отделанном полисандровым
деревом  вагоне-ресторане  за  обильным  ужином. И никто из нас  сначала  не
обратил внимания, что на  соседнем пути стоял товарняк; из  телячьих вагонов
на  нас  на наш  стол пристально смотрели немецкие солдаты, возвращавшиеся с
восточного фронта, измученные,  отощавшие, многие раненные. Приподнимаясь со
стула,  Гитлер  вдруг увидел мрачную картину всего в  двух метрах от  своего
окна.  Ни  приветствия,  ни  вообще  какой-либо  реакции.  Приказ  порученцу
немедленно  опустить шторы. Так во второй половине войны закончилась одна из
редких  встреч  Гитлера  с  фронтовыми солдатами,  такими  же,  каким он сам
некогда был.
     На  каждой  второй  станции  поступали  сведения о все  большем  чисчле
морских  подразделений,  миновавших   пролив.   Развертывалась  беспримерная
операция. Пролив позади! Все суда, сведения о которых поступали от воздушной
разведки, шли уже по Средиземному морю на Восток. "Величайшая военно-морская
десантная  операция  в  мировой  истории  состоялась",  --  так  уважительно
отозвался Гитлер, возможно, размышляя в этот момент,  что никто иной, как он
сам был  решительным противником операций такого рода. Возможно,  на секунду
забывая, что эта операция направлена была не против кого-либо, а против него
самого. До следующего утра десантный флот задержался к северу  от алжирского
и марокканского побережья.
     В  течение  ночи  Гитлер  развил  несколько  версий  столь  загадочного
поведения: наиболее правоподобным ему  казалось, что  речь идет об  огромной
поставке  всего необходимого  для  поддержки  наступления  против  теснимого
немецкого Африканского  корпуса. Подразделения  судов сгруппировались только
для того,  --  рассуждал он, -- чтобы под покровом  защищающей  от  немецкой
авиации ночи проскользнуть пролив между  Сицилией и  Африкой. Или -- и  этот
вариант   больше  соответствовал  видению  им  смелых  боевых   операций  --
"противник еще сегодня ночью высадится  в Центральной  Италии, там он вообще
не встретил  бы  сопротивления.  Немецких  войск там нет,  а итальянцы дадут
деру.  Так они смогут  отсечь Северную Италию от Юга. Что же  будет  тогда с
Роммелем? Очень скоро с ним будет покончено. У него нет резервов, а путь для
поставок  будет  отсечен!"  Гитлер  просто  упивался  возможностям,  которые
открывались столь масштабной операцией, возможностями, которые уже давно ему
были недоступными. Он все  более входил  в роль противника: "Я бы немедленно
же захватил  бы  Рим и сформировал  бы там новое  правительство. Или, и  это
возможный третий вариант, я бы  высадился бы  в Южной  Франции. Мы все время
компромиссничали, вот теперь и получим!  Ни  укреплений, ни  вообще немецких
войск там внизу. Это ошибка, что мы там ничего не  выставили.  Правительство
Петена, конечно, не  будет  оказывать сопротивления!" Право,казалось, что на
какие-то  моменты он забывал,  что он сам был  главной  мишенью  сгущавшейся
смертельной опасности.
     Размышления  Гитлера в  ту ночь  шли как  бы по касательной к подлинной
реальности. Ему не пришло  бы никогда в голову  осуществлять подобный десант
без увязки  с  государственным  переворотом.  Высадить  войска в  безопасной
позиции  на  континент, откуда они  смогут методично,  без ненужного  риска,
развертывать свои порядки -- такая стратегия была чужда его природе. Но одно
для него в  эту ночь стало ясно -- второй  фронт начал отныне превращаться в
реальность.