перебрались на другую сторону. Стало жарко, с нас ручьями катил пот. Время от 
времени солдаты на мгновение опускали руки, и «раненый» оказывался на земле. 
Финк с фельдфебелем сразу же отделял эту тройку от остальных и поручал им еще 
более тяжелую задачу: нести одному другого на спине. У склона я понял, что 
настала моя очередь.
   – Гальс, я так больше не могу. Надо отдохнуть.
   – Спятил?! Да ты что, хочешь нести его на себе?
   – Я все знаю, Гальс. Но у меня нет сил.
   – Не останавливаться, – произнес капитан. – Вперед!
   Гальс покрепче ухватил мои руки, чтобы я не сбросил ношу. Мы слышали, как 
сзади едва переводит дух солдат, который валится с ног под тяжестью усевшегося 
на него в полном снаряжении товарища. Фельдфебель обрушил на него целый град 
проклятий, требуя, чтобы тот не останавливался. Гальс, который был намного 
сильнее меня, стиснул зубы. По его лицу струился пот.
   – Простите, парни, – сказал солдат, которого мы несли. – Я не виноват. С 
радостью прошел бы это расстояние пешком, да ведь мне не разрешат.
   Мы доплелись до следующего холма и взобрались на него, собрав остатки сил. 
Те, кто тащил «раненых» на спине, сильно отстали. Их подгонял фельдфебель. 
Капитан не сводил с нас глаз. Мы ожидали, что он даст приказ остановиться, но 
за каждым пройденным метром следовал еще один и еще, а его стало проходить все 
труднее. Мои руки совсем онемели.
   – Гальс, я больше не выдержу. Отпусти.
   Гальс стиснул зубы и ничего не сказал. Я испытывал такую усталость, что 
перестал держать «раненого», и Гальс понес его один.
   Я размял окоченевшие от усталости руки и сделал глубокий вдох. Надо мной 
нависла огромная тень капитана. Раздался приказ, и я взвалил на свои дрожащие 
плечи солдата, вес которого значительно превышал мой. Но изменение в положении 
тела позволило мне хоть как-то перевести дух. Перед глазами стоял туман, и все 
же я плелся со своей ношей.
   Целый час продолжалась наша пытка. От крайнего напряжения сил мы едва не 
лишились сознания. Капитан Финк явно переоценивал наши возможности. В конце 
концов он решил дать нам новое упражнение.
   – Вы, похоже, изрядно утомились. Следующее упражнение будете выполнять в 
лежачем положении, это вернет вам силы. Представьте себе: там, за холмом, 
гнездо большевистского сопротивления. – Он указал на холмик, расположенный в 
километре от нас. – Вообразите, – продолжал он, засветившись от радости, – что 
вам совершенно необходимо взять этот холм. Если вы пойдете туда просто так, они 
с радостью уложат вас. Поэтому вы должны слиться с землей и двигаться к цели на 
животе по-пластунски. Я пойду первым и буду стрелять в каждого, кого замечу. 
Все ясно?
   Мы смотрели на него разинув рот. А он уже пошел к холму, вытаскивая на ходу 
из кобуры маузер. Пара минут, которая ему понадобилась, чтобы добраться до 
холма, позволила нам перевести дыхание. Наши взоры были прикованы к капитану, 
отправившемуся на свою позицию. Мы недоумевали: правильно ли его поняли?
   По приказу фельдфебеля мы по-пластунски двинулись вперед к пригорку. 
Фельдфебель побежал к капитану. Слева от меня пыхтел Гальс. Мы преодолели 
четыре пятых пути, когда на фоне неба показалась крохотная фигура капитана. Он 
тут же начал пальбу. Мы было заколебались, недоумевая, что творится, но свисток 
фельдфебеля заставил нас продолжить движение. По-видимому, капитан не имел 
права зря расстреливать нас. В противном случае, не сомневаюсь, он целился бы в 
каждого отстающего. Его пули свистели среди нас, пока мы не достигли холма. 
Игра была небезопасной.
   За три недели переподготовки мы потеряли четырех товарищей: они пострадали 
от несчастных случаев во время учений. Было еще двадцать раненых: у кого-то 
воспалилась царапина, полученная при преодолении колючей проволоки, кого-то 
задело пулей или шрапнелью, кого-то переехал грузовик или учебный танк. 
Пришлось спасать солдат, едва не затонувших на плотах, изготовленных из шпал.
   Мы ходили в бесконечные походы. Как-то несколько часов шли по краю болота по 
воде, в то время как другой взвод обстреливал нас, из-за чего мы не вылезали из 
воды и старались спрятать хотя бы головы. Нас учили бросать наступательные и 
оборонительные гранаты на заранее подготовленный участок. Мы практиковались в 
штыковом бою, тренировались держать равновесие (в этих упражнениях каждый пятый 
сломал себе шею). А испытания на выносливость велись без конца. Одно такое 
испытание проводили в заброшенном газопроводе, который в свое время снабжал 
несколько городов. Он состоял из двух трубоотводов. Солдаты, которым было 
приказано пролезть там, узнали на собственной шкуре, что такое клаустрофобия. А 
подобные испытания проводились сотни раз. Мы занимались по тридцати шести часов 
кряду. В течение смены устраивалось всего три получасовых перерыва, во время 
которых мы расправлялись с содержимым котелков и возвращались в казармы чистить 
форму. После тридцатишестичасовых смен нам полагалось восемь часов сна. Затем 
следовало еще тридцать шесть часов занятий, и так каждый день. Проводились и 
ложные тревоги: по сигналу мы вскакивали с нар и неслись на плац в полном 
обмундировании и снаряжении, и лишь потом могли вернуться ко сну. Первые пять 
дней пришлось особенно тяжко. Разговоры были запрещены. Тех, кто валился от 
усталости, взвод должен был поставить на ноги, отхлестав по щекам и облив водой.

   Иногда кто-нибудь из нас мог доплестись в лагерь лишь с помощью двоих 
товарищей. Не доходя пятисот метров до казармы, мы должны были выстроиться, 
идти строевым шагом и петь, будто возвращаемся с прогулки. Но иногда, как бы ни 
орал фельдфебель и как бы ни угрожал гауптвахтой, мы так уставали, что ему не