направлялись навстречу врагу. Мы с Эрнстом обменялись встревоженными взглядами. 
Какие-то солдаты, устанавливавшие противотанковое орудие, остановили нас.
   – Поднажмите, парни, – крикнул офицер, когда мы притормозили. – Иван уже 
близко.
   В этот раз нам хоть что-то объяснили. Но я никак не мог понять, каким 
образом русские, находившиеся километрах в семидесяти позади, смогли так быстро 
добраться сюда. Эрнст, сидевший за рулем, нажал на газ. Так же поступили 
водители и других грузовиков. Неожиданно в небе, на средней высоте, появилось 
пять самолетов. Я указал на них Эрнсту.
   – Это «Яки», – крикнул он. – В укрытие!
   Нас окружала грязь, изредка появлялся кустарник. С неба донеслись пулеметные 
очереди. Колонна ускорила движение, направляясь к пригорку, который мог хоть 
как-то нас защитить. Я высунулся из окна, смотря, что происходит. В небе 
появились два «фокке-вульфа»[8], которые сбили «Яков».
   До самого конца войны воздушные силы русских не могли противостоять 
люфтваффе. Даже в Пруссии, где наиболее активно действовала русская авиация, 
«Мессершмиты-109» или «фокке-вульфы» обращали дюжину бронированных «Илов» в 
бегство. В середине войны, когда у люфтваффе было вдоволь резервов, даже 
большое количество русских самолетов не представляло серьезной опасности.
   Два из трех оставшихся «Яков» обратились в бегство. Их преследовали наши 
самолеты. Но один самолет противника все же прорвался к конвою. «Фокке-Вульф» 
погнался за ним.
   Мы достигли пригорка. Советские самолеты снизились. Грузовики впереди нас 
резко остановились; те, кто способен был передвигаться, прыгали прямо в грязь. 
Я уже открыл дверцу и вылез наружу, когда услыхал пулеметные выстрелы.
   Бросившись в грязь, прикрыв руками голову и машинально закрыв глаза, я 
услышал вой моторов. Затем последовал громкий взрыв. Я взглянул вверх и увидел, 
как самолет с черными крестами набирает высоту. Метрах в трехстах-четырехстах 
упал подбитый «Як», скрывшийся за облаком дыма. Все, кто ехал в грузовиках, 
поднялись.
   – Ну вот, еще с одним подонком покончено, – громко сказал толстый капрал, 
который радовался, что остался в живых.
   Несколько голосов приветствовали люфтваффе.
   – Кто-нибудь пострадал? Нет? – прокричал один из фельдфебелей. – Тогда в 
путь.
   Я подошел к «татре», стряхивая с себя грязь, прилипшую к форме. В дверце, 
которую я открыл, выбираясь наружу, и которая теперь сама закрылась, виднелись 
два отверстия. Вокруг облетела краска. В ужасе я открыл дверь и внутри увидал 
человека, которого никогда не забуду: он сидел, как и обычно, на водительском 
месте, только нижняя часть его лица превратилась в кровавую маску.
   – Эрнст? – Мой голос дрожал. – Эрнст! – Я бросился к нему. – Эрнст! Что?.. 
Да скажи ты хоть что-нибудь! – Я в отчаянии пытался различить черты его лица. – 
Эрнст! – Я чуть не плакал.
   Колонна готовилась к отправлению. Два грузовика позади посигналили, чтобы я 
двигался с места.
   – Эй! – Я побежал к первому грузовику. – Стойте. Идите со мной. У меня 
раненый.
   Я был в отчаянии. Дверца грузовика растворилась, показались головы двух 
солдат.
   – Ну, парень, ты едешь или нет?
   – Стойте! – закричал я еще громче. – У меня раненый.
   – У нас тридцать раненых, – прокричал мне солдат. – Давай же. Госпиталь уже 
близко.
   Звук заведенных моторов проезжавших мимо грузовиков заглушил мои отчаянные 
крики. Я остался один, с русским грузовиком, в котором полным-полно раненых, и 
в том числе Эрнст Нейбах, мертвый или умирающий.
   – Подонки! Подождите! Не уезжайте без нас!
   Я разрыдался и подчинился безумному порыву. Схватил винтовку, оставленную в 
грузовике. Перед глазами все поплыло, я почти ничего не видел. Нащупал курок и, 
наставив дуло в небо, расстрелял все пять патронов, надеясь, что хоть 
кто-нибудь в грузовиках воспримет это как призыв о помощи. Но никто не 
остановился. Меня объезжали грузовики, обливая со всех сторон грязью. 
Отчаявшись, я вернулся в кабину и открыл аптечку.
   – Эрнст, – сказал я. – Я тебя перевяжу.
   Я не понимал, что делаю. По шинели Эрнста текла кровь. Схватив бинты, я 
посмотрел на друга. Пули попали в нижнюю челюсть. Зубы смешались с осколками 
кости; было видно, как сокращаются лицевые мускулы.
   В состоянии, близком к шоку, я попытался наложить бинт на эту рану. Это мне 
не удалось. Тогда я вставил в трубочку с морфием иглу и попытался проколоть 
толстую ткань, но безуспешно. Рыдая, как ребенок, я переложил друга на другой 
конец сиденья. Его глаза на покалеченном лице смотрели на меня.
   – Эрнст! – кричал я сквозь слезы. – Эрнст!
   Он медленно поднял руку и положил ее мне на локоть. В ужасе я завел 
двигатель и пытался ехать без тряски.
   Четверть часа я вел грузовик, глядя одним глазом на друга. Он то сильнее 
сжимал мою руку, то ослаблял хватку. Его крики иногда перекрывали шум мотора.
   Я молился, не выбирая слова, говорил первое, что приходило на ум:
   – Спаси его, Боже. Спаси Эрнста. Он в Тебя верит. Спаси его. Сделай чудо.
   Но чуда не произошло. В кабине серого русского грузовика, где-то среди 
необъятных полей России, шла отчаянная борьба мужчины и подростка. Мужчина