общие помещения, в сопровождении Геббельса и Гиммлера. Кто-то из адъютантов 
сказал мне, что фюрер будет вручать «Знаки зенитчика» и «Железные кресты» 
членам «Гитлерюгенд», особо отличившимся при отражении вражеских налетов на 
участках ПВО Берлина. 
После церемонии награждения фюрер спустился в бункер. Геринг, Дениц, я и Йодль 
по очереди зашли в его маленькую жилую комнату и поздравили по случаю дня 
рождения. Со всеми остальными участниками оперативного совещания Гитлер 
поздоровался за руку при входе в помещение для докладов — при этом о дне 
рождения больше никто и не вспоминал. 
Когда я переступил порог комнаты Адольфа Гитлера, то интуитивно почувствовал, 
что традиционно-обезличенные поздравления не будут соответствовать драматизму 
момента, и, преодолевая волнение, произнес, что все мы благодарны судьбе, 
которая отвела от него предательский удар в июле 44-го. Провидение хранило его, 
чтобы в час тяжелых испытаний, который пришелся на день его рождения, он 
предпринял решительные шаги по спасению созданного им Третьего [344] рейха. 
Нужно действовать, и действовать без промедления, пока Берлин не стал ареной 
ожесточенных боев. 
Я собирался развить свою мысль, но неожиданно он прервал меня и произнес: 
«Кейтель, я знаю, чего я хочу. Я уже принял решение и буду сражаться на 
подступах к Берлину или в самом Берлине. Благодарю за поздравления, и 
пригласите, пожалуйста, Йодля. У нас с вами еще будет время поговорить...» 
В давящей на психику тесноте бункера генерал Кребс, с конца марта исполнявший 
обязанности начальника генштаба сухопутных войск, доложил об обстановке на 
Восточном фронте, затем Йодль — о положении на других театрах. Мы с Герингом 
вышли в несколько более просторное жилое помещение штаб-квартиры. Рейхсмаршал 
сказал, что через день-другой «Каринхалле» захватят русские, а «Курфюрст» — 
штаб оперативного руководства люфтваффе в заповеднике Вердер под Берлином — уже 
который день остается без связи, поэтому он намеревается перевести свой КП в 
Берхтесгаден. Лететь опасно — придется добираться на машине, пока русские не 
перерезали дороги на юг между Галле и Лейпцигом. Мы посоветовались и решили: 
мне нужно добиться согласия фюрера на перевод КП люфтваффе в Берхтесгаден, 
поскольку более удобный момент уже вряд ли представится. 
Несмотря на критическое положение на итальянском театре, обсуждение происходило 
в спокойной и деловой обстановке — без обычных в последнее время вспышек гнева 
со стороны фюрера. Гитлер держал себя в руках и давал четкие и ясные указания. 
Я предложил ему отправить Геринга на юг, пока русские окончательно не 
перерезали все коммуникации. Фюрер не возражал и вскоре сам предложил 
рейхсмаршалу собираться в дорогу. 
Моя инициатива в этом вопросе объяснялась довольно просто: я предполагал, что 
Гитлер вместе со штабом оперативного руководства Йодля отправится [345] вслед 
за рейхсмаршалом в соответствии с разработанным им самим планом обороны рейха. 
Это могло произойти либо после стабилизации Берлинского фронта, либо в тот 
момент, когда положение станет угрожающим и придется вылетать из Берлина 
ночью — самолеты эскадрильи фюрера давно уже стояли наготове. Необходимые для 
нормального функционирования ставки оборудование, документация и т.п. уже были 
отправлены в Берхтесгаден по ж.-д. и автотранспортом. К этому моменту была 
завершена реорганизация командных структур — ОКВ и ОКХ — и сформированы две 
оперативные (штабные) группы: штаб «Север» для Деница и «Юг» для фюрера в 
Берхтесгадене. Дениц принимал на себя всю полноту верховной командной власти в 
Северной Германии, если бы американцам и русским удалось соединиться южнее 
Берлина, отрезав север рейха от юга. Соответствующий приказ был подписан 
фюрером накануне, сам он собирался командовать южным фронтом обороны, 
поддерживая радиосвязь с Деницем. 
На обратном пути в Далем я сказал Йодлю, что уже завтра, 21 апреля, отправлю в 
Берхтесгаден самолетом весь багаж, без которого можно сейчас обойтись, 
поскольку спецпоезд ОКВ выехал на юг три дня тому назад. Мой пилот 
оберштабс-инженер авиации Функ вылетел в светлое время суток курсом на Прагу. 
На борту самолета находились мой адъютант Шимонски, начальник центрального 
управления ОКВ генерал Винтер, доктор Леман, фрау Йодль и моя жена. В пражском 
аэропорту пассажиры пересели в автомобили и выехали в Берхтесгаден. Мой самолет 
вернулся на аэродром Берлин-Темпельхоф вечером того же дня. Мы готовились к 
переезду в Берхтесгаден, во всяком случае в тот момент этот вопрос казался 
окончательно решенным. 
Фельдмаршал Фердинанд Шернер, командовавший группой армий «Центр» на Восточном 
фронте — крупнейшим на тот момент контингентом немецких войск, [346] 
удерживавшим позиции от Карпат до Франкфурта, — прибыл с докладом 21.4.(45). 
Когда мы с Йодлем вошли в бункер фюрера, он как раз прощался с фельдмаршалом. 
Доклад Шернера явно пошел ему на пользу — Гитлер был бодр, воодушевлен и 
призвал нас поприветствовать «его самого молодого фельдмаршала». 
На оперативном совещании стало ясно: Шернеру удалось внушить фюреру уверенность 
в боеспособности своего фронта. Гитлер ухватился за эту соломинку, как 
утопающий, хотя на самом деле фронт группы армий «Центр» давно уже перестал 
существовать, и речь шла только об организации ожесточенного сопротивления на 
отдельных участках. Хотя наше положение на Западном фронте и в Италии выглядело 
безнадежным, а русские уже стояли под Берлином, фюрер испытал очередной приступ 
оптимизма, когда совершенно неожиданно для нас в бункере появился генерал 
Вальтер Венк, командующий вновь сформированной 12 армией, и доложил о планах 
нанесения контрудара по позициям американцев в Гарце и выдвигающимся на рубеж 
Эльбы союзническим войскам. Венк подтвердил готовность немецких войск выполнить 
поставленную фюрером боевую задачу: добиться коренного перелома в