Здесь Шернер предпринял еще одну попытку отправить русских на восток, на фронт. 
23 апреля он послал Буняченко приказ о занятии дивизией промежуточной позиции у 
Хайды, к северу от Богемского Лейпа. Приказ был отправлен в обход немецкой 
группы связи, через офицера связи майора Нейнера. (Майору Швеннингеру в группе 
[161] армий больше не доверяли, упрекая в том, что он утратил независимость 
суждений и находится "под сильным влиянием" Буняченко{420}.) Буняченко сделал 
вид, что согласен, и заявил о готовности 24 апреля в 17.00 лично приехать в 
Хайду и встретиться с Шернером, чтобы тот ознакомил его с заданием. Но вместо 
него в назначенное время явился командир разведотряда майор Костенко и объяснил 
фельдмаршалу, который едва сдерживал раздражение, что генерал не смог приехать 
по техническим причинам: его машина попала в аварию. На самом деле Буняченко 
воспользовался этим временем для решительных действий, имевших серьезные 
последствия для дивизии. В ночь на 24 апреля его войска перешли мост через 
Эльбу в районе Бад Шандау. Выразительное описание этой переправы оставил нам 
подполковник Артемьев{421}. Мост уже был подготовлен к взрыву и занят немецкой 
группой саперов, которые отказывались пропустить дивизию. Не сумев уговорить 
немецкого офицера, Буняченко попросил пропустить хотя бы раненых. Тот 
согласился. По узкому проходу на мост въехали машины с ранеными, вплотную за 
ними последовали танки, кавалерия и артиллерия, занявшая огневые позиции на 
противоположном берегу. В это время из группы армий "Центр" прибыл офицер — 
выяснить положение и заставить дивизию повернуть назад. Пока подполковник 
Николаев вел с ним переговоры, колонны непрерывной чередой "в полном порядке и 
при соблюдении строжайшей дисциплины" тянулись по мосту. Ранним утром 24 апреля 
1-я дивизия РОА оказалась на западном берегу Эльбы — здесь до поры до времени 
ей были не страшны ни приближавшаяся Красная армия, ни притязания фельдмаршала 
Шернера. Буняченко, вероятно, пытался из Бад Шандау установить связь с 
американскими войсками, но эта попытка не увенчалась успехом{422}. Во всяком 
случае теперь, когда путь на запад был закрыт, дивизия двинулась по пригорьям 
Эльбы. В районе Шнее-берга, западнее Тетшен-Боденбаха, дивизия устроила 
двухдневный привал. 
26 апреля дивизионный штаб получил радиосообщение о том, что на следующий день 
в штаб-квартиру в Шнееберге прибудет самолетом сам Шернер. Буняченко, 
чувствовавший себя в районе старой германо-чешской границы в относительной 
безопасности, подготовил немецкому командиру торжественную встречу. Такая 
любезность отчасти объяснялась тем, что запасы продовольствия и горючего в 
дивизии подходили к концу и их было необходимо срочно пополнить{423}. 
Утром 27 апреля в назначенное время офицеры штаба [162] и почетный караул с 
оркестром были выстроены для встречи фельдмаршала, но вместо Шернера прибыл 
начальник штаба группы армий генерал-лейтенант фон Нацмер и под гром "труб и 
литавр" вручил категорический приказ фельдмаршала о выступлении на фронт в 
районе Брюнна в Моравии{424}. Буняченко заявил, что согласен, однако вновь 
отказался грузить дивизию в поезда. Фон Нацмер не стал спорить. Он предложил 
дивизии двигаться прямо в тыл группы армий и распорядился о выдаче горючего и 
продуктов на неделю{425}. Казалось, договоренность была достигнута, все 
разногласия преодолены, оба генерала при прощании "заверили друг друга во 
взаимном уважении и расположении". Но это была всего лишь видимость. 
Начальнику своего штаба Буняченко сказал: "Идти за хлеб? Нет!"{426} Менее чем 
когда-либо он был расположен участвовать в боевых действиях на фронте, однако 
возразить открыто боялся, так как Нацмер был готов принять серьезные меры. 
Понимая, что он уже не один отвечает перед немецким командованием, он созвал 
своих командиров и каждого по очереди спросил о его мнении — подчиняться 
немецкому приказу или нет. За исключением подполковника Архипова, все командиры 
полков — Артемьев, Александров-Рыбцов, Сахаров, Жуковский, Максаков, начальник 
штаба и командир разведотряда — высказались за то, чтобы, игнорируя немецкий 
приказ, продолжать поход на юг до запланированного воссоединения с остальными 
частями РОА. Принимая это решение, офицеры исходили из того, что всякое 
применение дивизии на фронте кончилось бы неминуемой гибелью формирования, а 
плен для русских солдат, в отличие от немецких, исключался. Подполковник 
Архипов, заявив, что он как старый солдат, естественно, подчинится любому 
приказу своего дивизионного командира, предложил все же последовать приказу 
немецкой группы армий, двинуться в боевом порядке на Брюнн и попытаться 
присоединиться в районе Праги к отступающим немецким войскам{427}. Но Буняченко 
был согласен с большинством своих командиров, и утром 28 апреля дивизия — 
вместо того, чтобы переправиться через Эльбу и идти в восточном направлении на 
Лейпа — Турнау, — повернула на юго-запад, в тот же вечер достигла Теплица — 
Шонау и 29 апреля расположилась в районе Лауни со штаб-квартирой в 
Козоедах{428}. 
Как отнесся фельдмаршал Шернер, привыкший к беспрекословному повиновению, к 
своеволию русского генерала, маневрировавшего в районе группы войск 
фельдмаршала и к тому же, по [163] мнению Шернера, подчиненного ему? По 
сообщению Швеннингера, фельдмаршал заявил, что "русского" (Буняченко) за 
неподчинение приказам следовало бы поставить к стенке и расстрелять, а на 
дивизию "направить эскадрилью бомбардировщиков и бомбить, пока они не запросят 
пощады"{429}. Генерал-лейтенант Нацмер таких высказываний не помнит. Сам Шернер 
признает, что "грозил строгими мерами", так как дивизия "открыто саботировала" 
его приказы и сознательно прибегала к тактике затягивания{430}. И все же он 
предпринял последнюю попытку достичь взаимопонимания. Сообщив предварительно о 
своем приезде по рации, он 29 апреля приземлился в Кланах, к югу от Лобозиц, и 
демонстративно явился в штаб-квартиру в Козоедах, как пишет Швеннингер, 
"прикинувшись простачком (с бутылкой водки и ящиком сигар"), чтобы выпытать у