сильный огонь, на который они только способны и это, по всей видимости, не 
воодушевляет иванов. Мы видим как обычные 20-мм зенитные снаряды отскакивают от 
брони русских штурмовиков.
   Только несколько мест уязвимо для этих снарядов, но бронебойными 20-мм 
снарядами можно сбивать и бронированных иванов.
   В это время мы неожиданно получаем приказ переместиться в Орел, на другую 
сторону выступа, где Советы перешли в наступление и угрожают отбить город. 
Через несколько часов мы прибываем на аэродром к северу от Орла. Ситуация 
вокруг него примерно соответствует теми слухам, которые до нас доходили еще в 
Харькове. Советы атакуют город с севера, востока и юга.
   Наше наступление остановлено по всему фронту. Мы ясно понимаем, почему это 
случилось: вначале высадка союзников на Сицилии и после этого – путч против 
Муссолини, каждый раз наши лучшие дивизии должны были быть выведены из боя и 
переброшены в другие места в Европе. Как часто мы говорим друг другу за эти 
недели, Советы должны быть благодарны только своим союзникам, что все еще 
существуют как военная сила{4}!
   Август – горячий для нас месяц во всех смыслах этого слова, на юге идет 
ожесточенная борьба за обладание Кромами. Во время одной из наших первых атак в 
этом районе, направленных против моста в этом городе, со мной происходит одна 
очень странная вещь. В тот момент когда я вхожу в пике, русский танк въезжает 
на мост. 500-кг бомба, нацеленная в мост, попадает в него, когда он проходит 
полпути, в результате и танк и мост разлетаются на мелкие куски.
   Оборона здесь необычно сильна. Спустя несколько дней к северу, в районе 
Болхова я получаю прямое попадание в двигатель. Осколки летят мне прямо в лицо. 
Вначале я думаю, что пора прыгать с парашютом, но кто знает, куда меня отнесет 
ветер? Очень мало надежды достигнуть земли в целости и сохранности, особенно 
когда в этом районе кружат Яки. Тем не менее, мне удается сделать вынужденную 
посадку с остановившимся двигателем у самого немецкого переднего края. Пехотная 
часть, занимающая этот участок, через пару часов доставляет меня на наш 
аэродром.
   Я немедленно вылетаю в тот же самый район. Странное чувство – возвращаться 
на то же самое место, где тебя только что сбили. Но это избавляет от колебаний 
и мрачных мыслей о риске, которому подвергаешься.
   Мы собираемся нанести удар по позициям зенитных батарей. Я поднялся высоко и 
вижу, как они открывают сильный огонь по нашему строю. Их позиции можно 
распознать по вспышкам орудий. Я немедленно атакую их и приказываю самолетам, 
сопровождающим меня, сбросить свои бомбы на русских зенитчиков одновременно со 
мной. Я лечу домой с приятным чувством, что и противнику тоже досталось.
   Каждую ночь русские самолеты совершают налеты на наш аэродром в районе Орла. 
Поначалу мы живем в палатках, потом – в каменных строениях на краю аэродрома. 
Рядом с палатками вырыты щели, предполагается, что мы будем укрываться в них во 
время налетов. Тем не менее, некоторые из нас продолжают спать и во время 
рейдов, потому что после целого дня непрерывных вылетов хороший ночной отдых 
незаменим, если мы хотим быть пригодными к полетам на следующий день. В любом 
случае иван обычно бомбит нас всю ночь напролет. Мой друг, Вальтер Краус, 
командир третьей эскадрильи, убит во время одного из таких налетов. 
Пилот-разведчик в прошлом, он прошел у меня в Граце курс переподготовки и 
вскоре совершенно освоился на новом для себя поприще, став настоящей находкой 
для нашего полка. Он только что стал командиром эскадрильи и был награжден 
Дубовыми листьями. Мы скорбим о потере нашего товарища и друга с чувством 
глубокого горя, его смерть – настоящий удар. Сколько тяжелых ударов судьбы нам 
предстоит еще перенести?
   Мне дают под командование третью эскадрилью. Я знаю ее как свои пять пальцев,
 разве не служил я когда-то ее инженером? Хотя здесь появились новые лица, я 
уже со всеми познакомился во время своих визитов в эскадрилью. Будет нетрудно 
привести эскадрилью в подобающую форму, тем более что здесь находится 
обер-лейтенант Беккер. Мы прозвали его Фридолин. Нет ничего, что бы он не знал, 
он душа и мать наземного персонала. Медицинская служба в руках у доктора 
Гадермана, он кроме того, всем друг и утешитель. Вскоре штаб третьей эскадрильи 
становится настоящей семьей, в которой все приказы отдаются и выполняются в 
духе настоящего сотрудничества и взаимопомощи. Применительно к действиям в 
воздухе это означает, что не нужна никакая реорганизация, поскольку в прошлом 
году я часто сам вел строй.
   В составе эскадрильи я вскоре совершаю свой 1200-й боевой вылет. В качестве 
эскорта нас сопровождает эскадрилья истребителей, к которой, по чистому 
совпадению, принадлежит и знаменитый лыжник Йеневайн. В промежутках между 
вылетами мы часто болтаем с ним о наших родных горах и, конечно же, о лыжном 
спорте. Однажды он не возвращается из нашей совместной миссии и отмечен в 
рапорте как пропавший без вести. По всей вероятности он был подбит, затем, 
согласно рассказам его товарищей, передал по радио: «Получил попадание в 
двигатель, лечу в направлении солнца». В то время солнце находилось почти точно 
на западе. Он не мог бы выбрать более неудачного курса, потому что после 
прорыва севернее от нас, в районе Болхова, Советам удалось проделать в нашей 
линии фронта выступ в форме воронки, сужающейся с востока на запад. 
Следовательно, если Йеневайн полетел на запад, то оказался над центром этой 
воронки и приземлился на территории, занятой русскими. Если бы он пролетел 
всего несколько километров к югу, то этого было бы достаточно чтобы достичь 
наших позиций, поскольку воронка очень узкая. Здесь, под Орлом, полоса неудач 
не прекращается. Адъютантом штаба 9-го звена является Хернер, обладатель 
Рыцарского креста и один из наших старших офицеров нашей эскадрильи. После того,