|
написано: «Моя страсть, 1926». Работа на публику? Кто знает…
В носовом отсеке новый вахтенный на посту управления осторожно наводит справки,
что представляет из себя командир. Кто-то удовлетворяет его любопытство:
— Старик? Он странный тип. Я всегда поражаюсь,как он бывает счастлив, когда мы
выходим в море. Похоже, он связался с одной из этих нацистских сучек. Почти
неизвестно, что она из себя представляет. Вдова летчика. Похоже, она поочередно
пробует различные рода войск: сначала Люфтваффе[23 - Немецкие военно-воздушные
силы времен III рейха] , теперь вот Кригсмарине[24 - Подводный военно-морской
флот Германии] . Как ни крути, Старику мало пользы от нее. Вообще-то она ничего
себе. Это единственное, что можно понять по фотографии — длинные ноги,
приличные груди — этого не отнять! Но он заслуживает кого-то получше.
— Говорят, эти женщины-наци не так уж плохи, — замечает Швалле.
— С чего ты это взял?
— Они получают все необходимое образование в рейхсшколах для невест. Например,
они должны удерживать в заднем проходе кусок мела и писать им на грифельной
доске «отто — отто — отто». Разрабатывает анус.
Всеобщее веселье.
Проходя мимо радиорубки, я несколько раз в день сквозь приоткрытую дверь
мельком вижу Херманна, акустика, который сменил на этом посту радиста Инриха.
Он каким-то неимоверно сложным образом втиснулся между столами, на которых
стоят его приборы. Почти всегда у него в руках книга. Он сдвинул наушники так,
чтобы слушать одним ухом. Таким образом, он может слышать в наушнике
поступающие сигналы азбуки Морзе, оставив другое ухо для восприятия команд.
Херманн находится на борту лодки с момента ее спуска на воду. Его койка
расположена в каюте младших офицеров напротив моей. Его отец, как я узнал от
командира, был палубным офицером на крейсере и пошел на дно в 1917.
— У парня абсолютно стандартная карьера. Сначала школа коммерции, затем —
военно-морской флот. В 1935 он стал акустиком на крейсере «Кельн», затем на
торпедном катере, потом школа подводников, а потом норвежский поход вместе со
мной. Он уже минимум два раза заслужил свой Железный крест первой степени.
Скоро он созреет для «яичницы».
Херманн — спокойный, поразительно бледный человек. Подобно шефу, он легко
перемещается по лодке, как будто для него не существует помех на пути. Я ни
разу не видел, чтобы его лицо расслабилось — на нем всегда напряженное
выражение, придающее ему какой-то звериный облик. Он ведет себя тихо и
обособленно. Даже от младших офицеров он держится в стороне. Он и прапорщик[25
- Соответствует званию мичмана.] Ульманн — единственные, которые никогда не
играют в карты; они предпочитают читать.
Я склоняюсь над столом Херманна и из сдвинутого в сторону наушника до меня
доносятся звуки, похожие на тихое стрекотание сверчков. Никто из нас — даже
Херманн — не знает, имеет ли какое-то отношение к нам сообщение, передаваемое в
данный момент за сотни или тысячи миль от нас.
Херманн поднимает глаза, в них заметна тревога. Он протягивает листок бумаги с
бессмысленным набором букв. Второй вахтенный офицер берет его и тут же
принимается за дешифровку.
Через несколько минут он выдает готовый текст:
— Командующему подводным флотом: Вне конвоя, два парохода пять тысяч и шесть
тысяч гросс-регистровых тонн — семь часов преследования глубинными бомбами —
вынужден отойти — преследую — UW».
Второй вахтенный заносит сообщение в радиожурнал и передает его командиру.
Командир расписывается рядом с радиограммой и передает журнал дальше. Первый
вахтенный читает принятое сообщение и тоже ставит рядом свои инициалы. Наконец
второй вахтенный офицер возвращает журнал Херманну, которы уже протянул из
своей рубки руку, готовый принять его.
Типичное сообщение, рассказывающее скупыми словами историю атаки: успех, чудом
уцелели после семи часов подводной бомбардировки, продолжают преследование
вопреки защите противника.
— Одиннадцать тысяч гросс-регистровых тонн — неплохо. UW — это Бишоф — говорит
Старик. — Скоро у него шея заболит от всех наград.
Ни слова о семи часах глубинных взрывов. Старик виду не подает, что радиограмма
хоть словом упоминала о них.
|
|