Брызги взлетают выше бульверка, я ощущаю на языке вкус соли. Зюйдвестка — моя 
крыша. Дождь барабанит по ней, и я чувствую своим черепом резкий удар каждой 
капли. Наши сине-зеленые непромокаемые плащи влажно блестят, а обрушивающиеся 
порывы дождя теребят их складки. Мы стоим, как каменные изваяния, пока небеса 
выливают на нас свои запасы воды.

Сейчас, должно быть, семь часов. Мы должны были заметить конвой окоо шести.

Я слышу проклятия Дориана:

— Для птиц погодка — в самый раз. А я так по горло сыт ею.

К нему незамедлительно поворачивается второй вахтенный офицер, чтобы крикнуть:

— Смотри лучше, ты должен нести вахту.

Хоть я и обмотал шею турецким полотенцем для рук, вода просочилась под мою 
одежду до самого живота.

Я залезаю внутрь лодки, и меня с нетерпением приветствует помощник на посту 
управления. К его разочарованию, я лишь отрицательно машу рукой. Я отправляюсь 
сменить одежду и повесить влажную на просушку в отсеке электродвигателей.

«Ветер северо-западный, пять баллов. Море — четыре. Плотная облачность, 
видимость плохая» — сообщает запись в судовом журнале. Лодку качает заметно 
хуже.

Последний контакт с конвоем был три часа назад. «Противник меняет курс на сто 
десять градусов. Двигается широким строем. Четыре колонны. Около тридцати 
пароходов». С тех пор новостей нет. Наши дизели по-прежнему работают на полную 
мощность.

Я слышу, как море дает один залп за другим по нашей башне. Похоже, мы попали в 
полосу за большой донной волной, а ветер собирается снова разогнать ее.

В восемь часов меняется вахта.

— Ну, что там творится? — спрашивает Айзенберг у Берлинца.

— Легкий дождик прекратился. Теперь льет, как из ведра!

— Брось ерунду молоть — я тебя серьезно спрашиваю.

— Само вырвалось — да ничего не творится — туман.

Внезапно Старик разражается руганью:

— Задрала эта чертова погода! Всегда так именно тогда, когда нам не надо. Мы 
могли легко проскочить мимо них на расстоянии в две мили. Проклятый гороховый 
суп!

Потом добавляет:

— Если бы только Бертольд дал о себе знать.

Но никаких новых радиосообщений нет.

Мы окажемся на мели, если не поступят новые сообщения о конвое. Наши исходные 
данные не были настолько точны, чтобы мы могли строить дальнейшие расчеты, 
опираясь на них. Лодка, которая видела конвой, не имела возможности 
астрономически выверить свое положение в течение последних сорока восьми часов. 
Их небо наверняка так же сплошь затянуто облаками, как и наше. Так что 
координаты, сообщенные ими, получены на основании приблизительных выкладок. 
Даже если штурман на лодке Бертольда не ошибся в своих вычислениях, он мог лишь 
догадываться о сносе лодки течением и ветром.

Командование молчит. Может, Бертольда заставили погрузиться? Внезапно атаковал 
эсминец?

Никаких шансов получить наводку от других лодок, посланных в погоню за конвоем. 
В конце концов, все они были еще дальше от него, нежели мы. Естественно, им 
нечего сообщить. Но Бертольд — лодка, вступившая в контакт — им наверняка есть 
что сказать.

— Должно быть, застрял в том же гороховом супе, что и мы, — говорит Старик.

Двигатели работают ровно. От шефа пока ничего особенного не требуется:

— Такая погода должна доставить много неприятностей нашим коллегам.