областях Советского Союза. Нелишне заметить, что две трети узников 
этих лагерей составляли офицеры запаса – учителя, врачи, инженеры, журналисты, 
литераторы, общественные деятели – одним словом, интеллектуальная элита 
«панской» Польши. Весной 1940 года НКВД начал «разгрузку» лагерей для 
интернированных (что означало физическую ликвидацию всех тех, кто в этих 
лагерях сидел).
         Когда полгода спустя немецкие войска вошли в Смоленск и заняли 
окрестности города, то в Катынском лему обнаружили тысячи трупов в польской 
военной форме и оповестили об этом мировую общественность. Разразился 
грандиозный скандал. В том же году польские генералы Сикорский и Андерс, на 
встрече с советским руководством, затронули вопрос о судьбе пленных польских 
офицеров. Сталин откровенно издевательским тоном ответил, что пленные польские 
офицеры, возможно, бежали в Маньчжурию (курсив наш – В.А.)! Представители 
Третьего рейха, а также польского Красного Креста обратились в Международный 
Красный Крест, с просьбой прислать в Катынь своих представителей – и эти 
представители были присланы. В ответ СССР прервал всякие отношения с польским 
эмигрантским правительством в Лондоне, а в конце 1943 года, после отступления 
германских войск из Смоленска, сформировал свою собственную, не «продажную 
буржуазную», а «беспристрастную» и «независимую», комиссию во главе с 
академиком Бурденко. Советская комиссия выступила с официальным заявлением о 
том, что массовый расстрел польских пленных в Катынском лесу – якобы дело рук 
германских оккупантов. Эта ложь еще долго оставалась темным пятном в отношениях 
между поляками и русскими, пока (уже при Михаиле Горбачеве) не была, наконец, 
сказана правда.
            Когда летом 1944 года советские войска вступили, наконец, на 
территорию Генерал-губернаторства Варшавское, начав изгнание немцев из Польши, 
в красноармейских обозах на родину прибыл и «Польский Комитет Национального 
Освобождения» (аналог «финского народного правительства», объявившегося, по 
воле Сталина, в Териоках зимой 1939 года и призвавшего советскую Красную армию 
«выполнить свой интернациональный долг» в отношении трудового народа Финляндии, 
поднявших восстание против «продажного буржуазно-фашистского режима»), у 
которого (в отличие законного, но – увы! – пребывавшего по-прежнему в Лондоне 
польского правительства) было полное взаимопонимание с советским руководством. 
Эмигрантское правительство, оказавшись как бы «не у дел», попыталось, однако, 
взять инициативу в свои руки. Именно по этой причине командующий Армией 
Крайовой генерал граф Коморовский («Бур») отдал приказ о начале операции Буря, 
и на следующий день, 1 августа 1944 года, началось Варшавское восстание. 
            Польские повстанцы стремились самостоятельно освободить свою 
столицу и взять власть, не дожидаясь, пока это сделают коммунисты, под защитой 
совестких штыков «Красной Армии, Армии-Освободительницы». Но у плохо 
вооруженных варшавян не было шансов против германских регулярных войск. 
Оставалось надеяться только на помощь с другого берега, с которого советское 
командование с неподдельным, живым интересом наблюдало за происходящим. Но 
помощи «бандиты Армии Крайовой» не дождались. В ответ на запрос британского 
премьер-министра сэра Уинстона-Леонарда-Спенсера Черчилля товарищ Сталин 
ответил 16 августа, что «советское командование решило дистанцироваться от 
происходящего в Варшаве».657 Восставшие продержались 63 дня, заплатив за свою 
стойкость жизнями 200 000 варшавян. Польская столица была превращена в 20 
миллионов кубометров мусора и обломков.658 
       Дискуссии о смысле (или бессмысленности) Варшавского восстания 
продолжаются по сей день. Одни видят в нем «отчаянный шаг истинных польских 
патриотов перед лицом угрозы смены одной иноземной оккупации на другую», другие 
– всего лишь рискованную авантюру.
       В качестве оправдания бездействия советских войск российскими (как, 
впрочем, в прошлом, и советскими) историками обычно приводится версия, согласно 
которой в описываемый момент времени советское командование изначально не 
планировало штурмовать Варшаву «с ходу», не дав необходимой передышки. Перед 
лицом мощной германской линии обороны, прикрывавшей Варшаву, войска 1-го 
Белорусского фронта были обескровлены и не решились на штурм. А вот по 
прошествии определенного времени (как раз к моменту капитуляции польских 
повстанцев) советские освободители и интернационалисты как раз, получив 
подкрепления и пополнив запасы вооружения, смогли накопить достаточно сил для 
овладения Варшавой (превращенной к тому времени в груду дымящихся развалин).
       В заключение необходимо заметить, что на территории СССР в начале 
германо-советской войны, когда «карты легли по-другому», была, при поддержке 
советского правительства, сформирована из числа избежавших репрессий (или 
спешно выпущенных из лагерей) граждан СССР польской национальности и 
«политически благонадежных» польских военнопленных, дивизия имени Тадеуша 
Костюшко. Под эгидой Польской рабочей партии (созданной вместо разгромленной 
Сталиным, в ходе «чистки» Коминтерна, польской коммунистической партии), были 
сформированы пробольшевицкие вооруженные силы, послужившие впоследствии основой 
для формирования польской Армии Людовой («Народной армии»), используемой 
Сталиным в качестве противовеса «буржуазно-националистической» Армии Крайовой. 
Весной 1944 года Армия Людова была преобразована в 1-ю Польскую армию, 
участвовавшую в наступлении советских войск на Варшаву, военных действиях на 
территории Польши и даже в штурме столицы Третьего рейха (чтобы было кому 
поднять и над поверженным Берлином не только красный советский, но и 
бело-красный польский флаг). К маю 1945 года в рядах Войска Польского 
насчитывалось уже 100 000 человек. «А тех поляков, что сражались в рядах Армии 
Крайовой, потом репрессировали»659.