слухи о принадлежности которого к «тайному мировому правительству» ширились 
день ото дня (именно ему принадлежала крылатая фраза о том, что ему хорошо 
известны «те 300 человек, которые правят Европой и всем миром»), сторонника 
строгого соблюдения Германией всех условий навязанного ей Антантой «похабного» 
Версальского мирного договора (такие на жаргоне правой «национальной оппозиции» 
именовались «эрфюллунгсполитикер»264), заключившего в то же время в 1922 году с 
большевицким народным комиссаром по иностранным делам Георгием Чичериным 
германо-советское Рапалльское соглашение, было ненавистно многим германским 
патриотам (не меньше, чем нынешним советским и российским – имя Чубайса, 
Ельцина или Горбачева). Не зря во всех пивных распевали песенку следующего 
содержания:


«Шлагт тот ден Вальтер Ратенау,
  Ди готтферфлухте юдензау!»,265

  что, в переводе с немецкого на русский язык, означало:

  «Убейте Вальтера Ратенау,
    Богом проклятую жидовскую свинью!»
    
     По степени ненависти к нему немцев, придерживавшихся правых взглядов, с 
Ратенау мог сравниться разве что другой «эрфюллунгсполитикер» – лидер левого 
крыла католической Партии Центра Маттиас Эрцбергер, имевший несчастье 
собственноручно подписать в ноябре 1918 года от имени Германии перемирие с 
державами Антанты в печально знаменитом железнодорожном вагоне-ресторане на 
станции Компьен (и убитый боевиками капитана Эргардта за год до Ратенау). Но не 
все, похоже, обстояло так просто с этими политическими убийствами, в 
особенности же – с убийством министра иностранных дел. Убийцы Ратенау – 
лейтенанты флота Герман Фишер и Эрвин Керн – окруженные полицией в заброшенном 
замке, покончили с собой. Арестованный водитель, доставивший их к месту 
покушения – Эрнст фон Саломон, ветеран-«фрейкоровец» (и, кстати, кузен Франца 
Феликса Пфеффера фон Саломона, обергруппенфюрера СА и Верховного фюрера СА в 
1926-1930 гг.266), не был посвящен во все детали операции. Связь участников 
покушения с капитаном Эргардтом так и не удалось формально доказать, хотя в 
наличии этой связи, похоже, ни у кого не было ни малейших сомнений. Дело было в 
другом. Против капитана Эргардта сразу же после покушения на «веймарского» 
министра было выдвинуто обвинение в том, что он организовал убийство Ратенау 
вовсе не из патриотических соображений, а в интересах и по поручению французов, 
которым совершенно не нравилась перспектива союза Германии с Россией (тем более 
– большевицкой) – союза поначалу политического и экономического, а впоследствии,
 возможно, и военного. И надо сказать, что французы были не особенно далеки от 
истины. Ныне больше ни для кого не является секретом, что уже в описываемое 
время – несмотря на непрекращающиеся попытки Коминтерна разжечь, наконец, в 
«веймарской» Германии пламя «пролетарской революции»! – полным ходом 
налаживались тайные контакты между германским рейхсвером и советской 
«Рабоче-Крестьянской Красной Армией» (РККА).

       Да и в дни мюнхенского «путча Гитлера-Людендорфа» 8-9 ноября 1923 года 
капитан Герман Эргардт вел себя крайне нерешительно, если не сказать, 
двусмысленно. Наотрез отказавшись присоединиться со своими людьми к путчистам, 
он согласился вести от имени правительства баварских сепаратистов (против 
которых, в первую очередь, был направлен возглавленный Гитлером  и генералом 
Людендорфом «пивной путч») переговоры с путчистами, захватившими, во главе с 
Эрнстом Рёмом, здание баварского военного министерства, чем еще больше 
дискредитировал себя в  глазах «национальной оппозиции», в среде которой, как 
мы уже указывали выше, и без того ходили упорные слухи о том, что Эргардт 
является французским «агентом влияния». Впрочем, в описываемое время подобные 
слухи распускались и о самом Адольфе Гитлере, отказавшимся присоединиться со 
своей партией к борьбе против франко-бельгийской оккупации Рурской области – 
сердца тяжелой индустрии и угольной промышленности Германии267. Не зря 
ветеран-фрейкоровец Альберт Лео Шлагетер, расстрелянный французскими 
оккупационными властями за совершение диверсий на железных дорогах в Рурской 
области, призванных помешать вывозу французами германского угля (в счет уплаты 
военных репараций) и превращенный после прихода Гитлера к власти в поистине 
«культовую фигуру» национал-социалистического движения (Шлагетеру ставили 
памятники, о нем сочиняли драмы и романы, в честь него называли авиационные 
эскадрильи и пр.), в действительности в момент совершения подвига, 
обессмертившего его имя (по крайней мере, в Третьем рейхе268) состоял уже не в 
НСДАП, а в Великогерманской Рабочей Партии (Гроссдойче Арбайтерпартей, ГДАП)269,
 отколовшейся от партии Гитлера именно вследствие отказа последнего поддержать 
всенародную общегерманскую борьбу за изгнание франко-бельгийских оккупантов из 
Рурской области. С Альбертом Лео Шлагетером после смерти произошло точно такое 
же «преображение», как с матросом-анархистом Анатолием Железняковым – тем самым,
 что, как поется в известной песне советских времен, «шел на Одессу, а вышел к 
Херсону»270, разогнавшим Всероссийское Учредительное Собрание сакраментальными 
словами: «Караул устал. Предлагаю закрыть заседание и разойтись по домам!»271, 
объявленным наркомвоенмором Троцким вне закона, убитым выстрелом в спину 
приставленным к нему большевицким киллером и лишь посмертно превращенным 
советской пропагандой в «беззаветно преданного дел Ленина пламенного большевика