используя в качестве ударной силы бронеавтомобили и кавалерию, а впоследствии – 
при помоши танковых частей. Но все эти меры приносили только временный успех. 
Кольцо окружения плотно замкнулось, благодаря быстрому продвижению 1-й танковой 
дивизии в обход Житомира на соединение с венгерскими танковыми и пехотными 
частями, около 25 советских дивизий оказались отрезанными от основных сил. К 1 
августа германцы прорвали советскую оборону под Новоархангельском. Кольцо 
окружения в районе Умани так и осталось закрытым.

        Во время этих действий ЛАГ заслужил высочайшую похвалу из уст 
командующего корпусом генерал-майора Вернера Кемпфа:

     «С 24 июля по 7 августа Лейбштандарт Адольфа Гитлера прекрасно показал 
себя в ходе окружения неприятельской группировки под Уманью. Находясь в центре 
сражения при захвате ключевых позиций под Новоархангельском, Лейбштандарт 
Адольфа Гитлера с беспримерной отвагой захватил город и близлежащие высоты к 
югу от  него. В духе образцового братства по оружию он вступил в яростную 
борьбу с 16-й пехотной (моторизованной) дивизией противника, находившейся на 
его левом фланге, и обратил ее в бегство, уничтожив множество танков.

       Сегодня, перед началом сражения с целью ликвидации советской группировки 
в районе Умани, мне хотелось бы выразить мою личную благодарность Лейбштандарту 
Адольфу Гитлера за его достойнок подражания усердие и беспримерную отвагу. 
Сражение под Новоархангельском навсегда войдет в славную боевую летопись 
Лейбштандарта Адольфа Гитлера».


Взгляд на войну с советской стороны

                                                 У каждого – своя война.

                                                        Виктор Астафьев. 
Преданы и убиты.

       Ветеран Великой Отечественной войны советского народа Иван Игнатьевич 
Шелепов в беседе с нами вспоминал о тех  далеких днях:

– К ночи раздали паек, а утром безо всякой артподготовки наш полк пошел в 
контратаку.

– Что, только один полк?

– Не знаю, вроде вся дивизия пошла. Я знал, что война – это страшно, но такого 
всеобъемлющего ужаса я не мог себе представить. Это зря рассказывают, это 
невозможно рассказать. Такое чувство – ты всю жизнь жил так, что у тебя нет ни 
прошлого, ни будущего. Первое время я не мог даже пошевелиться от шока, 
ей-Богу! Нас, конечно, предупредили, что на зорьке пойдем в атаку. Ротные 
прошлись и всех предупредили. Только все равно получилось как-то странно. У 
меня тот бой как-то нечетко запомнился. Я даже не знаю, почему. Какие-то бои – 
вот как вчера было, а другие, как в дыму. Я их путаю постоянно.

Мы скучились по отделениям, залегли в ровиках рядом все. Накрылись ветками, 
чтоб, значит, немец не пронюхал… Ротный наш тихо так сказал: «Вперед, ребята!» 
– и полез на бруствер. Я полез тоже. Чисто машинально полез, даже не соображал, 
что делаю. Мы молча встали и просто так пошли вперед. Даже не побежали, а 
просто пошли. Ни «ура», ни крика, ни шума. Просто встали и пошли. Еще не 
развиднелось, туман по полю стелется. А вокруг тишина стоит мертвая, только 
оружие наше побрякивает. Я уж не помню, как, но вдруг оказалось, что по нам 
бешено стреляют, винтовки, вроде, да 2 пулемета. Или, может, больше пулеметов? 
Вот не помню, дьявол! Тогда все побежали, низко так пригибаясь. Я бежал за 
кем-то, не знаю его имени. Вот из всей атаки-то я только и запомнил его спину и 
сидор498. А больше ничего и не помню.
      Бежал изо всех сил. Куда – не знаю. В голове у меня стоял крик: «Вперед!»,
 но, вроде, я не кричал. Я не знаю, сколько я бежал, секунду или час, просто 
остановилось время. И тут вдруг что-то ударило меня в бок, я, вроде, даже 
кувыркнулся так в воздухе и упал. Вскочил и снова упал – уже от боли. Ногу, 
ногу мне скорежило от боли. Я пытаюсь повернуться. Посмотреть хочу, что там с 
моей ногой, а не могу. Я тогда пополз вперед, потом мысль такая: «Стой! А зачем 
это я вперед ползу? Мне же в санчасть надо!» Вроде, одного не мог сообразить, 
где перед, а где зад, и куда мне нужно ползти. Везде дым, взрывы постоянно уже, 
стрельба, грохот… Все поле усыпано корчащимися людьми и какими-то предметами. Я 
немного сориентировался и пополз назад. Я почему-то тогда отчаснно подумал, что 
до своих мне нипочем не доползти. А тут кто-то меня схватил за ногу и потянул. 
Я, вроде, даже потерял сознание от боли. Не помню, как я очутился за бруствером.
 Ко мне тут же комиссар – шасть! Какого, говорит, хера, ты здесь? Трус! Я ему – 
не трус, мне ногу повредило. Он орет – где? А я и сам не пойму. Прибежал 
фельдшер, что-то пощупал и заржал. Вывих у тебя, говорит. Щас, говорит, я тебе 
дерну и все враз вылечу! Ну, ухватил он меня за ногу – я даже «мама» не успел 
сказать! – и ка-а-ак дернет! Комиссар аж головой крутанул, такого я им 
трехэтажного заложил. Я и сам не знал, что умею так материться.