наступать до самой Волги, неся с собой смерть, страдания и разрушения? Какой 
закон требовал от них идти на смерть? И можем ли мы чтить их жертвы?

Я участвовал в битве на Волге и вышел из нее живым. Она явилась глубоким 
переломом в моей долгой жизни — сейчас мне уже за семьдесят. Мне, кадровому 
офицеру, было мучительно и горько прийти к сознанию, что я служил верой и 
правдой неправедному делу и, как совиновный, несу за него ответственность. 
Только в длительном процессе пересмотра прошлого и духовного перевоплощения, 
который приводил к тяжелым внутренним конфликтам и противоречиям, я постепенно 
уяснил себе глубокие причины нашего поражения: оно было следствием не морозов, 
не бездорожья, «не гигантских пространств России» и не следствием 
стратегических или тактических ошибок военного командования — начиная с ОКВ[4 - 
«ОКВ» (Oberkommando der Wehrmacht) — Верховное главнокомандование вермахта.] и 
кончая фронтовым командованием — или ошибок одного лишь Гитлера, как все чаще 
пытаются нас убедить многочисленные мемуаристы. Не было оно вызвано и «ударом в 
спину» или прочими факторами, которые можно и не принимать в расчет. Оно было 
следствием гибельной захватнической политики германского империализма и 
милитаризма, которому армия первого в мире социалистического государства дала 
сокрушительный отпор.

Но какова цена прозрению и раскаянию перед судом истории, если они останутся 
только мыслью или словом! «Discite moniti» — «Вы, кого предостерегаю, внемлите 
уроку!» Ведь это требует правильных действий. Только таким способом сможем мы 
освободиться от бремени ответственности за содеянное зло. Только отдав всего 
себя борьбе против повторения ошибок прошлого, можно предстать пред судом 
истории, быть достойным ответить за мертвых, не погрешить перед совестью.

В этом, я знаю, мы вполне единодушны с моим другом и соавтором Отто Рюле, 
который, как и я, будучи участником битвы на Волге и преодолев внутренние 
конфликты, правильно осмыслил пережитое. Как добрый товарищ, он помог мне с 
присущей ему основательностью, ясностью и энергией дописать повесть моей жизни, 
первые наброски которой я сделал двадцать лет назад.




Полчища захватчиков рвутся к Волге





Смерть фельдмаршала


Полтава, 14 января 1942 года.[5 - Транскрипция географических названий дана 
автором по книге «История Великой Отечественной войны Советского Союза, 
1941–1945», т. 3, «Коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны (ноябрь 
1942 г. — декабрь 1943 г.)», Воениздат МО СССР, М., 1961.] Офицеры оперативного 
отдела штаба 6-й армии беседовали, сидя в своей столовой. Обед уже кончился. Мы 
еще ждали главнокомандующего, генерал-фельдмаршала фон Рейхенау. В этом не было 
ничего необычного. Во внеслужебное время Рейхенау не отличался пунктуальностью. 
Случалось ему и являться к столу в спортивном костюме — это было ему нипочем. 
Мы знали, что он в то утро, как обычно, в сопровождении своего молодого 
адъютанта, обер-лейтенанта кавалерии Кетлера, тренировался в верховой езде со 
стрельбой. Оттого, вероятно, он и задержался.

Привычки Рейхенау были нам знакомы, поэтому нас не удивил его поздний приход. 
Однако поразило нас другое: он шел к столу неверной походкой, словно с трудом 
держался на ногах. И если он всегда ел охотно, с аппетитом, то сегодня он 
только ковырял вилкой в своей тарелке. При этом он чуть слышно стонал. Это 
заметил полковник Гейм, начальник штаба армии. Он с тревогой посмотрел на 
Рейхенау.

— Вам нездоровится, господин фельдмаршал?

— Не беспокойтесь, Гейм, это скоро пройдет, не обращайте на меня внимания.

В эту минуту меня вызвал в коридор вестовой. Там ждал полковник юстиции Нейман.

— Передайте, пожалуйста, фельдмаршалу, что мне нужно, чтобы он срочно подписал 
кое-какие бумаги. Почта должна быть сегодня же отправлена Главному командованию 
сухопутных сил (ОКХ).

Когда я передал это Рейхенау, он ответил, что просит полковника Неймана 
несколько минут подождать.

Я вышел, чтобы уладить вопрос о сроке представления кое-каких документов. В 
передней я еще немного поговорил с Нейманом и одним из наших 
офицеров-ординарцев. Тут отворилась дверь и появился Рейхенау. Он подписал