сопротивления держались здесь до тех пор, пока Сталинград вновь не перешел в 
руки 
русских. Русские умело использовали в своей обороне прочные заводские здания, и 

выбить их оттуда можно было лишь ценой огромных потерь. По личному приказу 
Гитлера 
в Сталинград были срочно переброшены по воздуху пять саперных батальонов, но 
через 
несколько дней от них почти ничего не осталось. Правда, все эти очаги 
сопротивления не 
оказывали никакого влияния на общую обстановку в районе Сталинграда, но Гитлер 
считал ликвидацию противника в городе вопросом политического престижа. Так были 

принесены в жертву многие лучшие соединения, и немецкие войска понесли 
невосполнимые потери. 
   В ходе этих боев части 14-го танкового корпуса удерживали оборонительные 
позиции 
на северном участке Сталинградского фронта. Местность была ровной и открытой, 
слегка 
повышающейся к северу, но зато в полосе 3-й моторизованной дивизии было трудно 
выбрать позицию, которая не просматривалась бы русскими, - они все еще 
удерживали 
упомянутую выше высоту. Шгаб дивизии расположился в неглубокой балке, и Динглер 
в 
связи с этим отмечает: "Мы просидели там два месяца и пережили не один 
неприятный 
момент". И добавляет: "Наша балка обладала единственным преимуществом: ни один 
из 
старших начальников не рисковал появиться в нашем расположении". 
   В начале сентября русские с целью облегчить положение защитников Сталинграда 

стали предпринимать атаки на фронте 14-го танкового корпуса. Ежедневно свыше 
100 
танков в сопровождении крупных сил пехоты (массирование пехоты вообще было 
характерно для действий русских) атаковали позиции немецких войск. Наступление 
велось по принятому у русских принципу: уж если "Иван" решил что-то захватить, 
он 
бросает в бой крупные массы войск до тех пор, пока не достигнет поставленной 
цели или 
не исчерпает всех своих резервов. Атаки против северного участка продолжались 
до 
конца октября, и Динглер по этому поводу делает следующие замечания: 
   "Я не преувеличиваю, утверждая, что во время этих атак мы не раз оказывались 
в 
безнадежном положении. Тех пополнений в живой силе и технике, которые мы 
получали 
из Германии, было совершенно недостаточно. Необстрелянные солдаты не приносили 
в 
этих тяжелых боях никакой пользы. Потери, которые они несли с первого же дня 
пребывания на передовой, были огромны. Мы не могли постепенно 
"акклиматизировать" 
этих людей, направив их на спокойные участки, потому что таких участков в то 
время не 
было. Невозможно было также и отозвать с фронта ветеранов, чтобы организовать 
должную подготовку новичков". 
   Огонь русской артиллерии действительно был очень сильным. Русские не только 
обстреливали наши передовые позиции, но и вели огонь из дальнобойных орудий по 
глубоким тылам. Пожалуй, следует хотя бы коротко сказать и об опыте, полученном 
нами 
в эти напряженные дни. Вскоре артиллерия заняла первостепенное место в системе 
нашей обороны. Поскольку потери росли и сила нашей пехоты истощалась, основная 
тяжесть в отражении русских атак легла на плечи артиллеристов. Без эффективного 
огня 
артиллерии было бы невозможно так долго противостоять настойчиво повторяющимся 
массированным атакам русских. Как правило, мы использовали только 
сосредоточенный 
огонь и старались нанести удар по исходным позициям русских до того, как они 
могли 
перейти в атаку. Интересно отметить, что русские ни к чему не были так 
чувствительны, 
как к артиллерийскому обстрелу. 
   Мы пришли также к выводу, что нецелесообразно оборудовать позиции на 
передних 
скатах, поскольку их нельзя было оборонять от танковых атак. Не следует 
забывать, что 
основу нашей противотанковой обороны составляли танки, и мы сосредоточивали все 

танки в низинах непосредственно у переднего края. С этих позиций они легко 
могли 
поражать русские танки, как только те достигали гребня высоты. В то же время