себе 
отчет в том, что у меня для роли... начальника генерального штаба всех 
вооруженных сил 
рейха не хватает не только способностей, но и соответствующего образования. Им 
был 
призван стать самый лучший профессионал из сухопутных войск, и таковой в случае 

необходимости всегда имелся под рукой... Я сам трижды советовал Гитлеру 
заменить 
меня фон Манштейном: первый раз - осенью 1939 г., перед Французской кампанией; 
второй - в декабре 1941 г., когда ушел Браухич, и третий - в сентябре 1942 г., 
когда у 
фюрера возник конфликт с Йодлем и со мной. Несмотря на частое признание 
выдающихся способностей Манштейна, Гитлер явно боялся такого шага и его 
кандидатуру 
постоянно отклонял"{4}. 
Последнее подтверждается и другими немецкими военачальниками. Гейнц Гудериан 
сетует на то, что "Гитлер был не в состоянии терпеть близко около себя такую 
способную 
военную личность, как Манштейн. Оба были слишком разными натурами: с одной 
стороны, - своевольный Гитлер со своим военным дилетантством и неукротимой 
фантазией, с другой - Манштейн со своими выдающимися военными способностями и с 

закалкой, полученной германском генеральном штабе, трезвыми и хладнокровными 
суждениями - наш самый лучший оперативный ум"{5}. 
Как и некоторые другие представители германского верховного командования, 
сменившие после войны поля сражений на тюремную камеру, а фельдмаршальский жезл 

на перо мемуариста{6}, Манштейн подчеркивает, что его книга представляет собой 
записки солдата, который чужд политике и сознательно отказался от рассмотрения 
политических [4] проблем и событий, не связанных непосредственно с боевыми 
действиями{7}. Он с возмущением, вряд ли вполне искренним, пишет о полученном в 

войсках приказе ОКБ, предписывавшем немедленный расстрел всех попавших в плен 
комиссаров Красной Армии как носителей большевистской идеологии ("приказ о 
комиссарах"). 
В то же время нельзя не согласиться с мнением немецкого историка М. 
Мессершмидта о 
том, что "эта война в меньшей степени, чем любая другая, была только делом 
солдат, и 
поэтому из нее нельзя вывести для них какую-то профессиональную традицию"{8}. В 

приказе того же Манштейна, подписанном им в ноябре 1941 г., говорилось: 
"Европейско-
большевистская система должна быть искоренена раз и навсегда. Она никогда 
больше не 
должна вторгаться в наше европейское жизненное пространство. Перед немецким 
солдатом поэтому стоит задача не только разгромить военную мощь этой системы. 
Он 
выступает еще и как носитель народной идеи и мститель за все те зверства, 
которые были 
причинены ему и немецкому народу... Солдат обязан уяснить себе необходимость 
искупления евреев, духовных носителей большевистского террора. Это искупление 
необходимо также и для того, чтобы задушить в зародыше все попытки восстаний, 
которые в большинстве случаев инспирированы евреями{9}. 
Несмотря на трения с Гитлером, последний неоднократно направляет Манштейна на 
наиболее ответственные участки фронта. Он разрабатывает план наступления 
немецких 
танков через Арденны в 1940 году, осуществление которого привело к быстрому 
разгрому 
англо-французских войск на континенте, командовал 2 армией при захвате Крыма и 
осаде 
Севастополя, с ноября 1942 по февраль 1943 г. во главе группы армий "Дон" 
руководил не 
увенчавшейся успехом операцией по деблокаде окруженной под Сталинградом 
группировки Паулюса. 
Говоря об "утерянных победах", Манштейн фактически возлагает вину за поражения 
на 
фюрера, интуиция которого не могла компенсировать недостаток основанных на 
опыте 
военных знаний. "У меня никогда не создавалось чувства, - пишет он, - что 
судьба 
армии глубоко трогает его (Гитлера - Авт.). Потери были для него лишь цифрами, 
[5] 
свидетельствовавшими об уменьшении боеспособности... Кто мог предположить, что 
ради 
названия "Сталинград" он примирится с потерей целой армии". Достается и 
союзникам, 
в первую очередь англичанам, за их "непреклонную ненависть к Гитлеру и его 
режиму",