на противника в этой обстановке не могло быть и речи. Противник ожидал 
наступления 
на хорошо оборудованных оборонительных позициях. Как и под Перекопом, всякая 
возможность охвата или хотя бы ведения фланкирующего огня была исключена, так 
как 
фронт упирался с одной стороны в Сиваш, а с другой - в море. Наступление должно 
было 
вестись только фронтально, как бы по трем узким каналам, на которые перешеек 
был 
разделен расположенными здесь озерами. 
Ширина этих полос допускала сначала введение в бой только трех дивизий (73, 46 
и 22 
пд) 54 ак, в то время как 30 ак мог вступить в бой только тогда, когда будет 
занято 
некоторое пространство южнее перешейков. 
К тому же совершенно плоская, покрытая только травой солончаковая степь не 
предоставляла наступающим ни малейшего укрытия. Господство же в воздухе 
принадлежало советской авиации. Советские бомбардировщики и истребители 
непрерывно атаковали всякую обнаруженную цель. Не только пехота на переднем 
крае и 
батареи должны были окапываться, нужно было отрывать окопы и для каждой повозки 
и 
лошади в тыловой зоне, чтобы укрыть их от авиации противника. Дело доходило до 
того, 
что зенитные батареи не решались уже открывать огня, чтобы не быть сразу же 
подавленными воздушным налетом. Только когда армии был подчинен Мёльдерс с его 
истребительной эскадрой, ему удавалось очистить небо, по крайней мере, в 
дневное 
время. Ночью и он не мог воспрепятствовать воздушным налетам противника. [231] 
При таких условиях, в бою с противником, упорно обороняющим каждую пядь земли, 
к 
наступающим войскам предъявлялись чрезвычайно высокие требования, и потери были 

значительными. Я в те дни постоянно находился в переездах, чтобы на месте 
ознакомиться с обстановкой и знать, как и чем можно помочь ведущим тяжелые бои 
войскам. 
С беспокойством я видел, как падает боеспособность. Ведь дивизии, вынужденные 
вести 
это трудное наступление, понесли тяжелые потери еще раньше у Перекопа, а также 
в 
сражении у Азовского моря. Наступал момент, когда возник вопрос: может ли это 
сражение за перешейки завершиться успехом, и, если удастся прорваться через 
перешейки, хватит ли сил, чтобы добиться в бою с усиливающимся противником 
решительной победы - занять Крым? 
25 октября казалось, что наступательный порыв войск совершенно иссяк. Командир 
одной 
из лучших дивизий уже дважды докладывал, что силы его полков на исходе. Это был 
час, 
который, пожалуй, всегда бывает в подобных сражениях, час когда решается судьба 
всей 
операции. Час, который должен показать, что победит: решимость наступающего 
отдать 
все свои силы ради достижения цели или воля обороняющегося к сопротивлению. 
Борьба за решение потребовать от войск последнего [232] напряжения, с риском, 
что 
требуемые тяжелые жертвы все же окажутся напрасными, происходит только в душе 
командира. Но эта борьба была бы бессмысленной, если бы не опиралась на доверие 

войск и на их непреклонную решимость не отступить от намеченной цели. 
Командование 11 армии не пожелало после всего, что ему пришлось потребовать от 
войск, упустить победу в последнюю минуту. Наступательный порыв солдат, 
сохранившийся несмотря ни на что, преодолел упорное сопротивление противника. 
Еще 
один день тяжелых боев, и 27 октября решительный успех был достигнут. 28 
октября, 
после 10 дней ожесточеннейших боев, советская оборона рухнула. -11 армия могла 
начать 
преследование. 
Преследование 
Побежденный обычно движется с большей скоростью, чем победитель. Надежда 
обрести 
безопасность где-либо в тылу окрыляет отступающего. У победителя же, наоборот, 
в час 
успеха наступает реакция на потребовавшееся от него перенапряжение. К тому же 
отступающий всегда имеет возможность задержать преследующего арьергардными 
боями 
и, таким образом, помочь своим главным силам оторваться и спастись от 
преследующего 
противника. Поэтому история воин знает мало примеров того, когда преследование 
приводило к уничтожению главных сил побежденного. Этот результат достигался