оккупированном Курске и рассказывала про попавшихся ей «хороших немцев» (двоих 
пожилых солдат-хозяйственников, которые были определены на постой в наш дом). 
Один из них по собственному желанию вскопал ей огород, а другой, случайно 
увидев мою фотографию в форме курсанта школы ВВС, стал успокаивать 
перепугавшуюся до смерти мать: «Ничего, он еще молодой... Война скоро капут, он 
вернется, не бойся, матка!»
    Из всех многообразных впечатлений от частых поездок в Восточную Германию и 
от общения с немецкими коллегами хочется выделить три наиболее, как мне кажется,
 характерных момента. Первое, разумеется, немецкая дотошность и пунктуальность. 
Все намечаемое ими к переговорам выполнялось обязательно, безукоризненно и до 
мельчайших деталей. Второе — умение принимать гостей. На всех наших маршрутах 
нам вручались сувениры, проспекты, программки, книги, книжечки, открытки, 
значки. Кто-то пел, кто-то показывал фокусы, кто-то играл на аккордеоне. Работа,
 отдых, поездки — все было спланировано на самом высоком уровне. Третье — это 
способность отключиться от дел, от сложных проблем и отдаться полному отдыху, 
не думая ни о чем, что может омрачить часы веселья. Нам это почему-то никогда 
не удавалось.
    В силу служебных обязанностей я знал все руководство разведки ГДР и обо 
всех без исключения сохранил самые лучшие воспоминания. Эти мои чувства 
разделяют и мои товарищи по службе в российской разведке. Не стану перечислять 
здесь имена и фамилии. Не хотелось бы, чтобы наши
249
многолетние товарищеские отношения обернулись для них какими-то негативными 
последствиями.
    Последний раз я посетил Берлин в октябре 1988 года во главе делегации на 
многостороннем совещании руководителей разведок социалистических стран, но об 
этом чуть позже.
    Из представителей разведки ЧССР я знал в Каире и постоянно общался с 
покойным уже Франтишеком Шнайдером и его коллегой Владимиром Г. Франтишек, 
человек очень чувствительный, остро реагировал даже на малейшие обиды или 
неприятности, а его жена Мария была воплощением доброты и гостеприимства. Она 
часто вспоминала, при каких обстоятельствах погиб ее отец. В 1945 году, в конце 
войны, он выпивал вместе с советскими солдатами, они хватили какой-то отравы 
вроде метилового спирта, и все скончались в муках. Мария рассказывала об этой 
трагедии со смешанным чувством горечи и гордости. В том, что отец погиб и был 
похоронен вместе с советскими солдатами-освободителями, ей виделось что-то 
сближавшее нас.
    Владимир, в отличие от своего старшего товарища, был человеком 
оптимистического склада, веселого нрава и удачливым во всем. Умел работать, 
умел и веселиться. Жену его звали Таня. Лишь по прошествии нескольких лет 
знакомства и общения семьями как-то в разговоре выяснилось, что это имя она 
взяла себе, когда училась в средней школе, прочитав роман Ажаева «Далеко от 
Москвы». В классе говорили, что она похожа на героиню этого романа Таню.
    Володя очень любил рассказывать об одном случае из того времени, когда он 
учился в Москве на курсах при нашей Высшей школе госбезопасности. Их учебная 
группа повадилась ходить в ресторан «Берлин» (ныне опять «Савой»), куда одно 
время пускали только иностранцев. Володя как-то на несколько шагов отстал от 
группы и подошел к «Берлину», когда приятели уже скрылись за входной дверью. 
Швейцар, загородивший мощной фигурой вход, со знанием дела заявил: «Не 
положено!» Володя на хорошем русском языке начал доказывать, что он — 
иностранец. На это многоопытный страж ответствовал: «У иностранцев таких морд 
не бывает!» Это тоже нас как-то сближало...
    Чехословацкие друзья постоянно вспоминали 1968 год: кто и как вел себя 
тогда, кто был прав, кто виноват. Эти раз-
250
говоры вызывали во мне тяжелые мысли. Вспоминая, как в мае 1945 года нас 
встречали в Чехословакии цветами и объятиями, скромным, но от души предложенным 
угощением, я размышлял, как могло случиться, что пришлось вводить наши войска в 
Чехословакию. Умом я еще был в состоянии осмыслить ситуацию, но сердцем принять 
не мог и чувствовал, что за эту акцию прощения не будет.
    События 1968 года серьезно осложнили и обстановку в чехословацкой разведке: 
началась частая смена руководящих кадров, появились подозрительность и 
недоброжелательность в отношении друг к другу, копились взаимные обиды. 
Обиженным и неустроенным оказался и мой каирский друг Франтишек. Он был рано 
отправлен на пенсию, очень уязвлен этим, на него неумолимо наступал рак, и на 
последней нашей встрече в Праге он все время плакал и говорил жалкие слова: 
«Все меня забыли, Вадим, свои забыли, а ты вот не забыл, нашел меня».
    Переговоры и обмен мнениями и информацией с чехословацкими коллегами 
проходили не столь интенсивно и скрупулезно, как с немцами, детали так не 
разжевывались, но проблем по части взаимопонимания никогда не возникало. В 
Чехословакии, как и в ГДР, было много дружеских и сердечных встреч и поездок по 
стране.
    Владимиру, большому бонвивану, в Праге были известны все места, где 
приготовляли чудеса кулинарного искусства, и к тому же он отлично знал Гашека. 
Меня он тоже представлял своим знакомым большим специалистом по Швейку. Чтобы 
не оказаться в неудобном положении, я был вынужден перед каждой поездкой в ЧССР 
заново перечитывать похождения бравого солдата.
    Случаев вспоминать Швейка было множество.