который напрашивается в заключение: имело ли немецкое командование основание 
после 
завершения сражений под Брянском и Вязьмой рассчитывать на успешное продолжение 

операций по окружению Москвы в середине октября? 
Мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Следовало учитывать погоду в 
предшествующие недели и ожидать дальнейшего ухудшения дорог. При таких условиях 

быстрое проведение операций оказалось бы невозможным. А были необходимы именно 
быстрые действия, чтобы противник не мог оправиться от нанесенного ему тяжелого 

поражения. Быстро действовать надо было еще и потому, что нельзя затягивать 
проведение операций до зимы, которая подошла уже вплотную. Правда, в тылу 
провели 
определенную подготовку к [161] зимней кампании: было заготовлено теплое 
обмундирование, одеяла, средства против обморожения, печи и т. п., но все это 
находилось еще далеко от войск, а положение с подвозом по мере удаления от 
конечных 
пунктов железных дорог все более осложнялось. Подвоз снабжения встал в 
зависимость 
от состояния грунтовых дорог. 
Но даже если отбросить трудности времени года, военная обстановка сложилась к 
тому 
времени не столь благоприятная, как это казалось. 2-я танковая группа после 
участия в 
крупнейшей по своим масштабам битве под Киевом, не имея возможности привести в 
порядок боевую технику, выбивалась из последних сил. Вызывало сомнение, сможет 
ли 
она решить свою задачу - овладеть Тулой. В случае дальнейшего продвижения на 
Горький (400 километров восточное Москвы) группа осталась бы без всякого 
флангового 
прикрытия. 3-й и 4-й танковым группам, имевшим задачу блокировать Москву с 
севера, 
предстояло еще преодолеть канал Москва - Волга и Волжское водохранилище юго-
восточнее Калинина; 4-я танковая группа натолкнулась под Можайском на первые 
переброшенные с Дальнего Востока подкрепления. 3-я танковая группа из-за 
недостатка 
горючего растянулась между Вязьмой и Калинином, застряла на этом участке, 
ввязалась 
под Калинином в тяжелые бои и уже тогда испытывала недостаток в боеприпасах. 
Крупные по численности боеспособные силы противника, сосредоточенные на левом 
берегу Волги северо-западнее Ржева, нависли над ее флангом. Таким образом, 
шансы на 
обход Москвы одновременно с севера и с юга были весьма невелики. 
Клаузевиц прав, когда высмеивает критиков-всезнаек, судящих о полководце по его 

успеху или неудаче; такие критики стали бы порицать Наполеона I, если бы он 
после 
Бородино отказался от использования плодов своей победы. Критики в таком случае 

воскликнули бы: "Как мог он боязливо прозевать овладение неприятельской 
столицей, 
беззащитной, готовой пасть Москвой, и тем самым оставить нетронутым ядро, 
вокруг 
которого могло вновь организоваться сопротивление"{38}. Но уместным ли оказался 

подобный упрек по отношению к [162] немецкому командованию в 1941 году, если бы 

оно отказалось от проведения дальнейшего наступления на Москву? Безусловно, 
нет! Не в 
начале сентября, а шестью неделями позднее пришлось немецкому командованию 
решать 
тот же вопрос, перед которым стоял Наполеон. И речь шла не о кратковременном 
преследовании разбитой армии, стремящейся избежать вторичного генерального 
сражения, а о последней тяжелой схватке с противником, всеми средствами 
защищающим 
свою древнюю столицу. Следовало мужественно признаться себе в том, что скрытую 
угрозу левому флангу войск, наступавших на Москву, ликвидировать не удалось, 
что 
перемещение направления главного удара на юг в сентябре привело к потере по 
крайней 
мере целого месяца и что для обхода Москвы с двух сторон сил было недостаточно. 

Конечно, это означало признание и того факта, что планы Гитлера победить Россию 
за 
один год провалились. Но ничего ошеломляющего в этом не было. Остановку в 
верховьях 
рек Волги, Дона, Днепра и Западной Двины перед началом зимы объяснить как 
мудрое 
самоограничение было бы легче, чем последующее поражение на подступах к Москве.