падении на Польшу следующим утром, чтобы 
выиграть время и заново обдумать положение. Вызвали Кейтеля. Фюрер спросил его, 
может ли приказ об отмене дойти до самых передовых частей до момента начала 
наступления. Кейтель запросил командование сухопутных войск и относительно 
быстро получил ответ: может, если приказ об отмене прежнего будет дан 
немедленно. Гитлер принял решение запретить всякое передвижение войск, что 
вызвало в генеральном штабе сухопутных войск настоящий шок. Геринг и Браухич 
ввиду столь сенсационного поворота в ситуации срочно направились в Имперскую 
канцелярию. Браухич тоже считал, что приказ о приостановке нападения дойдет до 
авангарда наступающих войск своевременно. Тем не менее ближайшее часы были 
очень напряженными. Гитлер приказал до глубокой ночи докладывать ему, доведен 
ли приказ до самых передовых частей, уже изготовившихся к атаке. Несмотря на 
все зловещее карканье и на всю критику насчет «порядка» и «беспорядка», 
неразберихи сумели избежать. Казавшееся почти невозможным удалось осуществить. 
Правда, одно или два подразделения все-таки предупредить не успели{170}, но это 
не дало противнику повода что-то заподозрить.
 День закончился триумфом Риббентропа, которому все же удалось с успехом 
повлиять на Гитлера. Браухич был горд тем, что войсковая связь при передаче 
«стоп-приказа» сработала так хорошо. Геринг счел, что теперь настал его час, 
как это уже случалось во многих критических ситуациях, вызволить фюрера из 
казавшегося безвыходным положения. Гитлер попрощался с ним, бросив реплику, что 
хочет заново обдумать обстановку. Настроение множества собравшихся в квартире 
фюрера было различным. Некоторые верили, что война, благодаря искусности 
Гитлера, снова предотвращена. Другие полагали: ничего не изменилось и 
противостояние углубилось настолько, что никакого выхода, кроме войны, нет. К 
числу последних принадлежал и я.
 События 25 августа, без сомнения, повергли Гитлера в шоковое состояние. Его 
план был разрушен внешними обстоятельствами, никакого влияния на которые он 
оказать не мог. Но он быстро овладел собой. Когда в следующий полдень фюрер 
вышел в нижние помещения своей квартиры, он уже прочел все сообщения 
иностранной прессы и казался успокоенным тем, что на германско-польской границе 
действительно ничего не произошло. Оба события вчерашнего дня Гитлер теперь 
видел в тесной взаимосвязи. Отказ Муссолини – результат влияния Лондона. 
Итальянский посол в Лондоне граф Гранди, хотя и является членом фашистского 
Большого совета в Риме, – насквозь англофильский монархист, к тому же близкий 
друг Чиано. По убеждению Гитлера, он сыграл в этом деле решающую роль, побудив 
Муссолини написать ему такое письмо. Гранди, мол, был информирован англичанами 
о ратификации британо-польского пакта о взаимопомощи и предостерег Рим. Однако 
фюрер не исключал, что Рим, пожалуй, и сам решил остаться в стороне от войны. В 
пользу такой версии говорила реплика Чиано во время последнего визита в 
«Бергхоф»: Италия к войне еще не готова, она уже при заключении «Стального 
пакта» давала понять, что ее участие в военном конфликте станет возможным не 
ранее 1942 г. или 1943 г. Но Гитлеру было безразлично, кто именно сказал тут 
первое слово, для него главное значение имел сам факт тесного обмена 
информацией между Римом и Лондоном.
 Хотя Гитлер и не подвергал сомнению верность Муссолини, на резкие слова по 
адресу своего итальянского союзника он не поскупился. Но всю вину фюрер 
возложил на монархические круги итальянской армии и итальянских дипломатов, в 
руках которых сходились при дворе антигерманские и проанглийские нити. Началось 
гадание, какие выводы из этой ситуации он сделает. Даже в самой Имперской 
канцелярии сотрудники Риббентропа высказывались за итальянскую политику в 
надежде на то, что она сможет удержать Гитлера от его похода на Польшу.
 Однако из разговоров Гитлера на военную тему явствовало: от своего плана 
нападения на Польшу он определенно уже не откажется. Конечно, фюрер все еще не 
расстался с надеждой политическими шагами размягчить твердую позицию Польши, а 
потому предпринимал соответствующие политические и военные меры. Но прежде 
всего он распорядился приостановить подготовку к празднованию 27 августа 
25-летия сражения при Танненберге и к имперскому съезду партии, который должен 
был проходить со 2 до 10 сентября. Кейтель получил указание продолжать 
подготовку мобилизации. «Стоп-приказ» ни в коем случае не должен 
рассматриваться как признак слабости. Предложение Риббентропа в первую очередь 
имело цель попытаться вступить в контакт с Польшей. Сам Гитлер возлагал 
известные надежды на Францию: ведь эта страна вынесла на себе основную тяжесть 
[Первой] мировой войны. Он не мог себе представить, чтобы Франция стала таскать 
для Англии каштаны из огня. Однако в письме ее премьер-министра Даладье 
подчеркивались французские обязательства, данные Польше. В своем ответе на это 
письмо Гитлер ссылался на несправедливость Версальского договора, пересмотр 
которого ему властно диктует чувство чести немца. Попытки же мирного 
урегулирования с Польшей всех спорных вопросов путем двусторонних переговоров 
сознательно сорваны вмешательством британского и французского правительств.
 Когда содержание этой переписки стало известно, стрелка барометра настроения в 
Имперской канцелярии опять упала вниз. Этому содействовало и новое письмо от 
Муссолини. Оно содержало длинный перечень желаемых поставок различного сырья 
для итальянской промышленности и вооруженных сил. Гитлер принял это письмо к 
сведению как новое доказательство того, что Италия всеми средствами старается 
остаться вне войны.
 Геринг же действовал другим путем. С начала августа 1939 г. он через шведского 
индустриального магната Биргера Далеруса установил связь с влиятельными 
английскими промышленниками, имевшими контакт с правительственн