Вену. На обратном пути в Берлин мы 18 марта сделали промежуточную остановку в 
Линце и 19-го прибыли в столицу рейха. При встрече фюрера Геринг произнес одну 
из своих самых пламенных речей; она произвела на меня особенно досадное 
впечатление.




 Русский вопрос


 Во время железнодорожной поездки через Моравию между Гитлером и мною произошел 
примечательный разговор. Он умиротворенно взирал на ландшафт за окном и, 
казалось, устремился своими мыслями куда-то вдаль – ситуация, которую мне 
доводилось нередко наблюдать и раньше. Я выжидал, пока он заговорит, мне было 
любопытно услышать, что именно занимало его теперь, после завершения истории с 
Чехословакией. В своих ожиданиях я не ошибся.
 Фюрер заговорил об экономическом и сельскохозяйственном приросте рейха; 
прирост этот значителен и избавляет его от многих забот. Вооружение и оснащение 
чешской армии дают ему возможность сформировать новые дивизии. Мы должны 
позаботиться теперь о том, чтобы чешский народ был доволен и чувствовал себя 
под защитой Великогермаыского рейха хорошо. Нейрат – вот кто пригоден на пост 
имперского протектора Богемии и Моравии. Он быстро приобретет доверие чехов. 
Задача – установить там спокойствие и порядок, иначе он, фюрер, не знает, что 
принесут ближайшие недели. Изолировать поляков стало делом трудным. Они упрямо 
стоят против соглашения по Данцигу и транспортной связи с Восточной Пруссией и 
ищут защиту у англичан.
 Но заклятым врагом Польши является не Германия, а Россия. И нам тоже однажды 
грозит огромная опасность с ее стороны. Однако почему послезавтрашний враг не 
может стать завтрашним другом? И Гитлер продолжил свою мысль: этот вопрос 
следует продумать весьма основательно. Главная задача – найти сейчас новый путь 
для новых переговоров с Польшей. Сначала он желает добиться возвращения 
Мемельской области, а затем на продолжительное время удалиться на Оберзальцберг.
 Там он сможет спокойно поразмыслить.
 Как я установил потом, о России Гитлер до тех пор говорил только с 
Риббентропом, поскольку ни от кого, включая и военных, я ничего на эту тему не 
слышал, сам же он о ней ни с кем не разговаривал. Казалось даже, что фюрер от 
этих планов отказался, ибо только летом я впервые снова услышал кое-что о новой 
торговой политике и о России.
 Когда мы прибыли в Берлин, в Имперской канцелярии опять кишмя кишело 
любопытствующими. Возникшая ситуация давала достаточный повод для того. Во 
время поездки д-р Дитрих раздавал свои «белые листки», кроме того, шеф печати 
поддерживал связь с министерством иностранных дел и получил оттуда сообщение о 
речи Чемберлена, произнесенной в Бирмингеме 17 марта. В противоположность своей 
речи 15 марта в палате общин (в которой заявил о незаинтересованности Англии в 
делах между Берлином и Прагой), британский премьер-министр теперь обличал 
Гитлера за нарушение договоров и вероломство. Он охарактеризовал предпринятый 
фюрером шаг как попытку силой добиться мирового господства. Фюрер увидел в этой 
речи еще одно подтверждение своего предположения. Теперь уже не Чемберлен, а 
другие люди и другие силы определяли в Англии политику. К ним принадлежал круг 
тех политических деятелей, в центре которого стояли Черчилль, Идеи и Дафф Купер.
 Англия и Франция в знак протеста направили Берлину соответствующие ноты, а 
затем отозвали своих послов. Гитлер ответил такой же контрмерой. Я не забыл 
одного предположения, которое услышал в те дни. Среди сопровождавших 
Риббентропа лиц говорили о том, что Чемберлен проводил свою тактику 
незаинтересованности в Чехии со злонамеренным умыслом. Он хотел поощрить 
Гитлера на этот шаг, чтобы тем самым заполучить в свои руки средство создать у 
английского народа антигерманское настроение. Знал ли, и насколько полно, фюрер 
об этой идее, мне неизвестно.
 Гитлеровский шаг против «остатка Чехословакии» популярным среди немецкого 
народа не стал. Большинство людей, с которыми я говорил, так отзывались о нем: 
«А было ли это необходимо?». Приходилось часто слышать и ссылку на формулировку 
фюрера в его речи в «Спортпаласте» 26 сентября 1938 г. в связи с Судетами: это 
– «его последнее территориальное требование». Гитлера обвиняли в нарушении 
слова. Это недовольство не осталось незамеченным и им самим. В застольных 
беседах, в разговорах с партийными чинами, а также в рамках военных совещаний 
он постоянно возвращался к данной теме, обвиняя англичан в извращении фактов. 
Мол, «последнее территориальное требование» распространялось на всю 
Чехословакию, а не только на Судетскую область, и его следовало понимать лишь 
во взаимосвязи с мирным решением всех проблем национальных меньшинств в данной 
стране. Чехи же с этими проблемами не справились, а что касается англичан и 
французов, то в предложенном ими же самими дополнении к Мюнхенскому соглашению 
никакой гарантии границ Чехословакии они не давали.
 В осуществлении своих планов Гитлер сбить себя с намеченного пути не позволил. 
Только действуя быстро, мог он достигнуть собственных целей без войны – так 
аргументировал фюрер предпринятые им шаги. Поэтому мы были ошеломлены, когда он 
дал указание Риббентропу начать политические переговоры с Литвой о возвращении 
Мемельской области. Кейтелю было поручено принять соответствующие 
подготовительные меры военного характера. Никаких трудностей не предвиделось. А 
потому Гитлер, даже не дождавшись результата переговоров, решил выйти в море