однако избегал говорить о своих планах на год начинающийся.
 После речи офицерам был устроен банкет в Мозаичном зале. Гитлер еще некоторое 
время оставался среди них, подсаживался за столики и беседовал с молодыми 
офицерами, но вскоре удалился к себе. Алкоголь помог закончить этот вечер 
побыстрее, чем намечалось. Кое-кто из молодых офицеров, не зная, где находится 
туалет, воспользовался вместо унитаза углами зала. Фюрер, которому мы потом с 
досадой рассказали о таком продолжении вечера, отнесся к поведению лейтенантов 
снисходительно. Это никак не поколебало его впечатления, что встреча удалась.
 Прием лейтенантов, разумеется, стал предметом обсуждения во всех гарнизонах 
вермахта, большинство офицеров его приветствовало, и это явилось подтверждением 
правильности намерений Шмундта. Немногие ставшие известными контраргументы нас 
не обескуражили. Они высказывались заведомыми «реакционными» офицерами и 
известными противниками нацистского режима, которые отзывались с отвращением не 
только о Гитлере, но и о самой этой встрече. Мы же считали, что таким офицерам 
следует подать в отставку, раз командование вермахта настолько отталкивает их.
 Нас интересовало также, какой отклик нашло это событие в офицерских собраниях. 
Я констатировал, что присутствовавшие на приеме высказывались о нем корректно, 
но некоторые рассказывали неверно; шло ли это от неосведомленности или от 
тенденциозности, различить сложно. Тогда среди офицерского корпуса, но еще 
более в консервативных и церковных кругах распространились всякие не 
соответствовавшие действительности слухи о Гитлере, о его поступках, планах и 
намерениях. Но им верили. Зачастую мне бывало трудно убедить собеседников в 
правде. Иногда мне с оттенком сострадания говорили, что я как адъютант фюрера 
априори вынужден говорить в его пользу, а это достаточная причина, чтобы мне не 
верить. Слухи касались чаще всего приступов ярости у Гитлера и его «вульгарных» 
манер. Некоторые даже не понимали, как это я, будучи офицером-дворянином, мог 
все это выносить. Очень распространенной была точка зрения, будто беседовать с 
Гитлером невозможно. Он, мол, говорит без умолку и перебить его никак не 
удается, а если ему противоречат, даже орет. Когда же я рассказывал, что моя 
служба при фюрере проходит так же, как в любом высоком военном штабе, это 
вызывало недоверчивый смешок.
 Фюрер умел узнавать из различных источников о своих сотрудниках гораздо больше,
 чем давал заметить. Для всех нас явилось полной неожиданностью, когда однажды 
он без всякой причины уволил своего личного адъютанта Видемана и перевел его на 
дипломатическую службу в качестве генерального консула в Сан-Франциско. Я был 
рад, что мне больше не придется встречаться с ним, ибо Видеман производил 
впечатление человека замкнутого, а к его бросавшимся в глаза постоянным связям 
с иностранными дипломатами и политиками я всегда относился с недоверием.




 Германия – Польша


 В политическом отношении в эти январские дни на первый план вышел польский 
вопрос. 5 января Риббентроп имел продолжительную беседу с польским министром 
иностранных дел Беком{141}. Они вместе посетили Гитлера на Оберзальцберге. Уже 
в конце февраля Риббентроп нанес ответный визит в Варшаву. Это привлекло к себе 
всеобщее внимание. Причина столь быстрого ответного визита заключалась, однако, 
в том, что он пришелся на пятую годовщину германо-польского пакта о ненападении.
 Гитлер надеялся, что его министр иностранных дел найдет в атмосфере 
праздничного акта путь к новым плодотворным переговорам.
 Риббентроп был крайне озабочен дальнейшим развитием отношений с Польшей. Он 
знал требования Гитлера насчет установления германской транспортной связи с 
Данцигом через польский коридор в Восточную Пруссию, а также включения этого 
города в рейх, против чего возражала Польша. Честолюбивым желанием Риббентропа 
было найти решение посредством нового двустороннего соглашения. Из Варшавы он 
вернулся в угнетенном состоянии. Переговоры с места не сдвинулись ни на шаг. По 
сему поводу Гитлер сказал, что соглашения с Пилсудским{142} можно было бы 
достигнуть. Риббентроп же боялся теперь, что Англии удастся перетянуть Польшу 
на свою сторону. Поэтому он пришел к выводу: необходимо искать контакта с 
Москвой, чтобы оградить от английского влияния и Россию. Однако фюрер пока не 
дал понять, каковы его собственные взгляды и каким путем он желает идти. 
Германская общественность много говорила о «коридорном вопросе». Даже 
оппозиционные силы в рейхе симпатизировали той политике, которая имела целью 
уничтожение польского коридора. В данном отношении понимания было больше, чем 
насчет чешского вопроса.




 Речь в рейхстаге 30 января


 Весьма важное значение имела речь Гитлера в Германском рейхстаге вечером 30 
января. Центр тяжести ее лежал в подведении итогов 1938 г. Фюрер открыто 
говорил о своем выводе из политических событий минувшего года и о том, какие 
последствия из сего предвидит. Неприкрыто звучала его похвала Муссолини, 
которого он безмерно превозносил, между тем как Чемберлену и Даладье всего лишь