, что 
объяснялось в первую очередь самой личностью этого генерала. Он целыми днями 
находился в небе, летал сам – большей частью на «Шторьхе» – от одной горячей 
точки к другой и, таким образом, был в курсе дел на земле получше иного 
командира армейского корпуса или командующего армии. Иногда это приводило к 
стычкам, в которых он чаще всего одерживал верх. Лично я в эти летние месяцы 
часто находился в соединениях люфтваффе, и у меня сложилось впечатление, что 
сухопутные войска проворонили не одну хорошую ситуацию. Но, как я сам смог 
убедиться, это объяснялось огромными расстояниями и множеством задач, 
обрушившихся на войсковых командиров-сухопутников. Люфтваффе же проявляло мало 
понимания этого.
 Я часто бывал у Ешоннека, к которому имел постоянный доступ, а потому и 
возможность получать от него всестороннюю информацию. Ешоннек был в отчаянии от 
того, что программа выпуска нового вооружения для люфтваффе постоянно 
отодвигалась на будущее. Он говорил, что времени теперь терять нельзя, ибо за 
последний период состав и вооружение ее фронтовых соединений понесли большие 
потери и ослабли. Программа Ешоннека предусматривала значительное повышение 
уровня производства, поскольку центром тяжести для люфтваффе, на его взгляд, 
по-прежнему являлся Ла-Манш в борьбе против Англии. Ешоннек утверждал, что если 
Гитлер данную программу выполнить не пожелает, то уже только по одному этому 
войну никогда не выиграет.
 Я разговаривал об этом с Гитлером. Хотя он и сознавал важность проблемы, но 
отвечал: прежде всего надо обеспечить необходимым оружием сухопутные войска, а 
эта акция может быть закончена лишь весной 1942 г.; вот тогда и высвободятся 
производственные мощности для люфтваффе. Я сообщил фюреру и о том, что в 
настоящее время английские воздушные налеты стали относительно незначительными, 
но мы должны считаться и с возможностью новых, более сильных. Он понимал это, 
но полагал, что люфтваффе сможет преодолеть создавшееся напряженное положение. 
Я с этой точкой зрения согласиться не мог и возражал ему, в ответ на что он 
сказал: следует обсудить данный вопрос с Герингом.
 Мои задачи как адъютанта по люфтваффе приобрели теперь иное измерение. Я 
перестал получать указания по своей работе и сам выискивал для себя дела. До 
недавних пор Гитлер интересовался только числом боеспособных самолетов. Теперь 
он стал задавать вопросы, к какому времени будут вооружены и оснащены новые 
соединения, когда будет пополнен их самолетный парк и т. п. Таким образом, я 
был обязан постоянно находиться в курсе вооружения люфтваффе и корректировать 
свои данные. Наблюдение за вооружением зенитной артиллерии мне, скажем прямо, 
доставляло мало радости, но делать это приходилось, ибо фюрер по особым 
причинам придавал этому очень большое значение. На Восточном фронте противник в 
значительном числе применял танки с более толстой броней, чем у прежних, и ее 
можно было пробить только 88-миллиметровыми зенитками, иначе успешную борьбу с 
ними было вести невозможно. Гитлер с особым нажимом сказал, что поэтому на 
Восточном фронте все действующие корпуса зенитной артиллерии должны быть 
полностью вооружены такими пушками, дабы успешно вести наземную противотанковую 
борьбу.
 1 ноября мы с Гитлером поехали в ОКХ, где была устроена выставка зимнего 
обмундирования. Генерал-квартирмейстер{243} сухопутных войск генерал Вагнер 
заверил, что подготовка его идет полным ходом и войска будут этим 
обмундированием полностью обеспечены. Фюрер принял это к сведению и казался 
удовлетворенным. 7 ноября он отправился в Мюнхен, чтобы, по обыкновению, 
выступить перед «старыми борцами» 1923 г. 9-го он выступил также перед 
рейхсляйтерами и гауляйтерами, а затем немедленно вернулся в «Волчье логово».




 Лечение в Констанце


 В Мюнхене мне временно пришлось с Гитлером расстаться, так как потребовалось 
отправиться на длительное лечение в Констанцу. Четыре недели до 8 декабря 
тянулись томительно, без особых событий, но я продолжал, насколько возможно, 
внимательно следить за ходом военных действий. Мне казалось, что на Восточном 
фронте продвижение наших войск приостановилось. Новостей я получал мало, и 
доходили они до меня из газет. Но особенно потрясли меня вести о смерти Удета и 
Мельдерса. Удет, как сообщалось, разбился 17 ноября, а Мельдерс погиб 22-го.
 Когда я прочел в прессе известие об Удете, меня сразу же озадачила приведенная 
причина его смерти. Гибель в авиационной катастрофе я счел исключенной, а потом 
узнал из Берлина, что в действительности Удет покончил жизнь самоубийством. Его 
смерть очень взволновала меня. Я хорошо знал Удета с тех